– Умница, – сказал Бубенчик, поднося ножку к лицу женщины. – Это, товариСЧ майор, последняя в твоей жизни гилда. А почему последняя? – спросишь ты. А потому последняя, – скажу я, – что если войдет она в тебя до конца, хоть в предназначенную дырку, хоть в непредназначенную, то ты молить станешь, чтобы тебя повесили вон в той, красивой красной петле. Она для девочек.
Я поднял глаза к балке: одна из петель была связана из красного каната толщиной в палец.
***
Горький ком подкатил под горло. От осознания того, что сейчас произойдет, мне стало гадко и страшно. Я почувствовал, как спазмы липким хватом стиснули желудок и меня сейчас вырвет.
«Не могу больше…».
Тело мое напряглось, я непроизвольно повернулся к выходу и встретился глазами с Маричкой.
Она ухватила меня за рукав.
«Спаси ее, – проявилось в моей голове, но не Маричкиным прокуренным голосом, а ангельским, малиновым. – Загадай ЖЕЛАНИЕ, чтобы женщину и солдатика сейчас же отвязали, вывели на улицу, за баррикады, и отпустили. Их ждет страшная смерть! Неужели ты не понимаешь?..».
Я замер в полудвижении, обессилено прислонился спиной к колоне.
А тем временем страшный спектакль продолжался.
***
– …бабу оставим на закуску, – орал Бубенчик, доводя толпу до истерики. – Его давай! – указал на солдатика.
Гриша и верзила, который приволок пленницу, кинулись к солдатику, отстегнули его от решетки, и бросил на металлический стол. Растянули на столешнице животом вниз, руки и ноги по отдельности привязали к ножкам заранее притороченными ремнями – не в первый раз происходил такой спектакль.
Паренек не брыкался, лишь тихонько скулил.
– Ты – еще целка? – глумливо спросил у парня Бубенчик, срывая с него брюки до колен.
Тот нечленораздельно замычал, вертя костлявой запачканной задницей.
– Фу, засранец! – брезгливо скривился Бубенчик и с оттяжкой ударил паренька ногой в промежность.
От удара стол со скрежетом отъехал. Паренек заверещал страшным голосом, задрыгал ногами, пытаясь разорвать путы.
– Болит, сволочь! – оскалился Бубенчик. – Моим побратимам тоже болело, когда вы их резиновыми дубинками по ребрам и с водометов в мороз!
– Я не бил… – визгливо простонал парень. – Мама!..
– Сука – твоя мама. А ты – высерок суки!.. Гриша, дай швайку!
Мордатый увалень наклонился, подал Бубенчику огромное шило.
Толпа замерла, онемела в предвкушении. Было слышно, как беспокойно шумит людской муравейник на Майдане за окнами, как на столе хрипит паренек да шепотом молится распятая женщина.
Бубенчик взял шило: глаза его светились, губы тронула блаженная улыбка.
Он примерился и штрикнул паренька между ног, целясь в мошонку. Раз, и второй, и третий вошла стальная игла в живую плоть по рукоять, оставляя за собою темные набухавшие точки.