– Я – дракон, – сказал мне мой друг, Ривер. Он сидел напротив меня. В четыре часа утра мы допивали четвертый чайник зеленого чая и лежали на кровати валетом. Он привстал на локтях.
– А я – динозавр.
Я знал, что ни он, ни я не соврали.
– Ты не похож на дракона.
– А ты на динозавра, – парировал я. Мы снова попытались заснуть.
В пять пятнадцать я разомкнул глаза и спросил Ривера.
– А в чем разница?
– Дракон может летать.
Чтоб тебя, ты что, круче меня?
– А я динозавр, который умеет летать. Я – птеродактиль.
– Серьезно?
Мы снова попытались заснуть. Может, дело в жаре. Я снял с себя футболку выцветшего черного цвета и открыл окно на микропроветривание, но потом передумал и открыл его настежь.
Мой друг вдруг встал над кроватью. Локтем он опрокинул чайник с табуретки. Он взмахнул руками в стороны, и я понял, что это перепончатые крылья. Он повернулся к окну. Я увидел изгиб хвоста, казалось бы, взявшегося из ниоткуда. Ривер вылетел в окно.
Я еще долго помнил эти чешуйки, которые прорезаются сквозь гусиную кожу, эти перепонки между костями крыльев и раздвигающиеся позвонки. Превращение Ривера в дракона случилось за доли секунды.
У нас была целая жизнь. Но время вышло, и он улетел.
С тех пор я жил своей жизнью, завел девушку, собирался скидочные наклейки в супермаркете.
Никто больше не признавался мне, что он дракон, и я никому не признавался, что я динозавр.
Друг пробыл рядом со мной с детства ровно пятнадцать лет, и пиком нашей дружбы было его признание.
Я ничего не сделал, чтобы помешать ему уйти.
Мне кажется, он все правильно сделал, что свалил.
Я недостаточно ценил нашу дружбу, раз соврал, что я птеродактиль. На самом деле, я был обычным тупым трицератопсом, и он знал, что я всегда преувеличиваю. И это его заколебало.
Поэтому, в ту ночь, когда он так легко предстал предо мной в своем истинном облике и улетел домой на небеса, я, как дурак, остался на земле и продолжил свое жалкое существование.