– Зачем это? – удивился Митрофан, – На улице же лето!
– Делай, что говорят, и не задавай лишних вопросов! – рявкнул на работника купец, а сам пошёл в сарай за старым овчинным тулупом, который был настолько поношен, что одевать его уже было нельзя, а выкинуть всё рука не поднималась.
Голуба Любятовна вышла во двор, вытирая руки о фартук и молча с недоумением наблюдала за суетящимися мужиками.
– Ой, мамочка! – тихо пискнула Варя, хватая мать за рукав, – Недоброе тятенька задумал! Кажется, выгнать он нашу Волшебную Кошку собрался! Чувствую я, что нельзя этого делать, худое в доме может случиться!
Женщина ласково потрепала дочь по голове и решила поговорить с мужем, вняв просьбе Вареньки.
– И правда, Годимир, может быть хватит уже в нашем доме колдовства? Оставим всё как есть, всё само и уладится. Ведь как хорошо раньше у нас было!
Купец в ярости сжал кулаки и зло зыркнул на жену:
– Не уляжется само, пока эта нечисть поганая в нашем доме! Или забыла уже прошлую ночь? Или ты до конца своих дней хочешь всеми ночами под лавкой от страха трястись до первых петухов?! А может тебе про болезнь Серко напомнить?!
Голуба Любятовна остолбенела от тона мужа и не нашлась, что ответить ему: впервые Годимир Силович был столь резок с нею.
– Вот то-то же. – сказал купец, – Оставайтесь пока во дворе, в дом не входите.
Он положил старый тулуп в сани овчиной вверх, достал из-за пазухи листок, который дала ему ведьма, и направился в дом.
Варенька тихо захныкала, уткнувшись лицом матери в передник.
– Ну, что ты, – попыталась успокоить её женщина, – не разводи слякоть. Может быть, и не получится у него Кошку выгнать. Вон, Гришка, гнал-гнал и не выгнал… С чего бы отцу смочь?
Купец взял из сеней старый облезлый веник, прошёл в горницу, принялся мести и читать заклятие:
– Ин билзибуб айщере машкаб цатттус керкуату… – написанное на листке было похоже на глупую детскую тарабарщину, но стоило первым словам сорваться с губ купца, как по горнице разнеслось дикое кошачье шипение и вой.
Да такой, что у Годимира Силовича поджилки затряслись от страха. Взяв себя в руки, купец придал голосу напускной строгости и продолжил начатое. Пройдясь по всем углам, и в особенности за печкой, он спешно смёл всё то, что удалось намести, в сани и туда же бросил веник.
– Отворяй ворота! – приказал он Митрофану и взялся за поводья.
– Тятенька, тятенька! – Варенька бросилась к отцу, – Прошу, не увози Кошку! Большая беда будет! Прошу, тятенька, отпусти её! Она ни в чём не виновата! – и смотрит на него заплаканными глазами, бередя отцовское сердце.