любимой графом ей нравилось куда больше, чем
быть.
Наверху кто-то уронил стул, и женщина раздраженно подумала, что Рене теперь тоже ее проблема. Она не любила сына. Возможно, из-за того, что он не был тем Рене и один лишь звук Его имени, обращенный к другому, вызывал глухое сопротивление. Она позвонила, чтоб вызвать Маргарет, но вспомнила, что та отпросилась по семейной причине. И Марита разрешила, полагая, что после школы, мальчик станет хвостиком бегать за Лизель, или уедет с Ви.
– Еще не хватало, чтобы эта дура оказалась беременной и мне потребуется новая няня, – с тоской подумала Марита. – И еще целый год пройдет прежде, Рене отправится в интернат.
Плач ребенка бесил ее, и она зажала уши ладонями. Интересно, где, черт возьми, граф?!
Себастьян:
Он сидел на кровати, глядя, как шипит и пенится аспирин в стакане. Не стоило вчера напиваться, но он и без того был разбит, а головная боль немного умаляла душевную. Он слышал, как тихо плачет Рене, как Марита скребет ножом по тарелке… Дом словно усиливал звуки; они шрапнелью били по его нервам.
– Что ты о себе возомнила, Ви? —думал он в бешенстве. – Истеричка долбанная!
И еще о том, что Филипп разошелся с Иден. Не будь этого, Себастьян бы еще пережил, но с возрастом, он все чаще видел в сыне соперника. Филипп поступал, порой, вне логики и пространства, но Себастьян наблюдал за ним много лет. Иден была с ним лишь по одной причине: Иден раздражала Верену.
Две пары, которые распались одновременно…
Какое-то время он играл с мыслью позвонить Фредерику, но потом оставил. В молодости они и правда были друзья навек, но потом между ними встала его жена, а теперь – по какой-то космической шутке, его любовница. У него не осталось уже приятелей, кроме двоих его сыновей.
Подумав, он набрал Филиппа.
– Да, пап? – жизнерадостно прокричал тот в трубку. – Я бегаю. Что-то важное или подождет?
– Ты в курсе, что Ви от меня ушла? – выдавил Себастьян и мрачно посмотрел на белые крупинки на дне стакана.
Рене:
С трудом успокоившись, он сидел в столовой. Ковырял кашу, стараясь не смотреть на злую, напряженную мать. Отец вышел к самому концу завтрака.
– Что произошло? – тут же вскинулась мама.
– Ты сама знаешь, что, – обрубил отец своим прежним тоном. – Радуйся! Ты теперь единственная.
– Я? Я должна радоваться? Еще скажи, это я ее выгнала! Я была добра к ней, как мать!
– Да что ты опять визжишь, как бензопила?! – он встал и швырнул салфетку. – Поем на кухне.
Рене не осмелился попроситься с ним.
Теперь он был уже взрослый. Ему, как взрослому позвонил Филипп и расспросил, что произошло. Попросил хранить звонок в тайне и даже пообещал, что возьмет его как-нибудь к себе ночевать в мешках и они опять нажарят зефира, но Рене чувствовал по голосу, что это – вранье. Когда взрослые в самом деле куда-нибудь его брали, они говорили точнее.