Лизель рассмеялась в ответ.
– Он был замечательный, дорогой! И ты ему ужасно понравился. Не беспокойся насчет Верены. Что бы у них не случилось с папой, с тобой она и дальше будет дружить. Ведь ты и ее малыш-Риччи – братья. Разве не так? Сейчас ей просто нужно время побыть одной.
– Но ты сказала, она уехала с девочками.
– Потому что с девочками она может плакать. Они ее подружки, ты понимаешь? У мальчиков так не принято, но мы очень часто плачем вместе с подружками. Это такая терапия. Знаешь, что такое терапия?
Рене где-то слышал слово, но точно вспомнить, что оно означает, не мог.
– Вот что, скажи-ка Маргарет, чтобы собрала твои вещи и привела тебя к нам. Я объясню тебе кое-что о девочках и почему мы не плачем при вас, когда в самом деле плачем.
– У Маргарет выходной.
Лизель на минутку задумалась, потом сказала:
– Ну, хорошо, сейчас я позвоню твоей маме, и сама за тобой пришлю. Мы с Марией сделаем тебе таких сэндвичей, что Ви опять расплачется и не раз.
Фредерик:
Епископ вошел без стука.
– Да, дорогой? – мать вскинула голову, но хотя слова были те же, из них начисто выветрилась вся теплота. – В чем дело?
– Ты можешь объяснить мне, что происходит?
Мать отложила телефон в сторону и придвинула к себе ежедневник.
– Верена и Себастьян расстались.
– Это я знаю.
– Тогда что именно ты хочешь узнать? Как много шансов у епископа попасть в тюрьму за домашнее насилие?
Фредерик задохнулся.
– Я всего лишь…
– …взял ее за руку. Разумеется. Она показывала синяк. Еще раз возьмешь ее за руку, я тебя за яйца возьму!
Взгляд был прямой и холодный. Совсем, как взгляд Верены вчера.
– Всему есть предел, Фредди, – сказала мать. – Свой ты переступил.
После этого ему захотелось то ли повеситься, то ли побродить одному. Конечно, у него были деньги, но не столько, сколько у матери. Возвращение к былой роскоши далось ему куда легче, чем мысль отказаться от всего этого снова. Тогда, – Фредерик был уверен, – Джессика не выдержит и вновь его позовет.
Она позвала, но было, конечно, поздно. Ее красота ушла, а с этим и его извечное оцепенение в одной лишь мысли о ней. Фред вспоминал, как она била кулаком в его грудь и кричала:
– Почему ты не пришел раньше?!
А он только плакал и повторял:
– Что ты с собой наделала, Джесси? Что ты с собой наделала?
В ее смерти был лишь один виновный. Он – со своей реакцией на то, что с ней стало. И в глубине души, Фредерик сожалел, что его спасли. Теперь он видел Джесс на каждом шагу; ее волосы стали белыми, а черты капельку другими, но это все равно была почти Джесс. Она говорила, как Джессика, пахла, как Джессика, ходила, как Джессика…