Марита без конца читала что-то, учила и развивалась, но… не доверяла своим суждениям или своим чувствам. В семье она имела статус, а ее слово – вес, но снаружи любая наглая баба, вроде Коринны, могла смутить ее и лишить чувства собственного достоинства. И Марита очень сомневалась в себе. И в том, что она действительно что-то из себя представляет, как личность. Не потому ли так держалась за статус?
– Это все потому, что к тебе приходят, чтоб побыть эксклюзивными, – соврала я, не желая обсуждать глубину ее знаний. – И нам не нравится отвлекаться на каких-то других людей. К тебе все ходят, чтоб побыть Штрассенбергами. Нам не нужны другие интересные люди. Мы интересны только сами себе! Не веришь… да просто брось в общий чат сообщение, что предлагаешь спонтанно собраться здесь, на заднем дворе. Пусть все приходят с чаем и бутербродами и будут только свои. У тебя через час соберутся все, кто дома. А через два съедутся остальные.
– Ты преувеличиваешь! – сказала Марита.
Через пару дней, в общей группе вдруг появилось уведомление.
«Кто готов спонтанно собраться и выпить чаю? Опробую новый рецепт сливочного торта :) Торт большой, но все равно маленький :) Поэтому, только для своих».
Чат ожил и загудел…
Маркус:
Он сидел на террасе, за круглым большим столом и старался не слышать, что происходит в комнате у племянницы.
Маркус был не то, чтобы категорически против наследника. Очень даже был «за», поскольку всерьез боялся, что мать в самом деле отыщет ему жену. Ви его выручила, но… Ему не хотелось присутствовать при зачатии!
Даже Джессика как-то скрывала свою половую жизнь. Даже мать с дядей Мартином пытались дождаться ночи… Верена только что надувной матрас не поставила на виду у всех! То ли сама повредилась рассудком от воздержания, то ли реально думала, что вокруг одни дураки.
Сперва она размахивала градусником, как делала ее мать. Затем завела часы, которые, якобы, измеряли температуру тела и посылали сигнал к зачатию… аккурат на телефон графа!.. И тот, конечно же, поднимался с места и объявлял: «Извините, семейный долг!»
Маркус кипел от ярости, но ничего поделать не мог.
Граф мог заехать в любой момент. Даже просто прогуливаясь верхом, мог спешиться и зайти к Маленькой Жене, оставив на всеобщее обозрение лошадь. Не Цезаря, – для этого Цезарь был слишком ценен, но Себастьян выезжал и других коней. И все они, по очереди, стояли у коновязи, пока он сам, наверху, «объезжал» Верену.
Горничные хихикали и шептались, Мария крестилась, мать безмятежно улыбалась им всем в лицо. Почти так же безмятежно, как ее внученька.