– В этой семье, хоть кто-нибудь хранит целибат? – ворчливо поинтересовалась Мария и это сработало.
Элизабет рассмеялась.
– Да, Виви.
Я закусила губу, вспомнив как Рене барабанил в дверь, крича: «Папа! Папочка!» и чуть слышно всхлипнула. С тех пор Себастьян даже в глаза мне смотреть не мог.
Наверху раздавался шепот и тихий шелест шагов. Рихарда на время поминок привезли к нам и обе няни, сидевшие наверху, не знали, чем им заняться. А потому прогуливались по Галерее, рассматривая портреты предков, где мой висел между молодым Маркусом и молодой Джесс.
– Поди, позаботься о том, чтоб их накормили и вели горничным, чтобы поторопились с комнатами для Маргарет и Рене, – велела Лизель. – Он попросился немного пожить у нас… Мария, ты не проводишь меня в гостиную? Мне нужно побыть одной.
– Не останешься ты одна, еще чего?! – Мария встала и подставив руку, тяжело пошагала к лестнице, поддерживая хозяйку. – Ты теперь уже втрое старше, моя хорошая, но горе ведь и есть горе. Я тебя уже всякой видела, так что стесняться нечего. Хочешь, давай поплачь и я с тобой тоже тогда поплачу…
– Мартин не хотел бы, чтобы я плакала, – каким-то упрямым тоном, произнесла Лизель.
– Тогда не хрен было так помирать, – говорила Мария и ее мягкий румынский акцент превращал слова в воркование. – Если бы он не хотел, чтоб ты плакала, он бы просто-напросто заботился о своем здоровье, чтоб тебя пережить.
Я встала и бросила бумажные носовые платки в камин.
Роман Лизель был уже рассказан. В последний раз…
Две недели спустя Лизель вышла из спальни, одетая и накрашенная, как всегда.
Я как раз была наверху, проверить ребенка и дать указания няням. По большей части мои указания сводились к тому, что они должны дать знать, если что-то понадобится и указать на кнопку звонка. А также напомнить, что в этом доме огромная, глухая как пень собака, которая любит ходить по лестницам. Если это случится, им следует либо самим обойти его, либо позвать кого-то из домочадцев.
И тем не менее, я была наверху и нос к носу, столкнулась с выходящей Лизель.
– Нам нужно поговорить, – сказала она и я обратила внимание на странность траура. Лизель была в черном платье и красном поясе, в тон красным туфлям.
Она взяла меня под руку, словно она не сидела все это время в комнате, а уезжала из города по своим делам. И повела в маленькую столовую, служившую ей приемной и кабинетом. В столовой уже ждали нотариус и Себастьян.
– Завещание кардинала касается нас троих, – сказала Лизель спокойно, словно речь шла о каком-то другом, незнакомом ей кардинале. – Себастьяна, Рихарда и меня. Но так как ты мать Рихарда, мы с графом считаем, что ты имеешь право присутствовать.