Только вороны кричат.
Идет – и чувствует, не надо больше идти. Стоит тут остаться и прилечь. Прямо на тропе. Собрать из листьев себе постель мягкую и подушку удобную, в небо смотреть, как оно серым платком на лицо опускается, и дремать… До первых звезд.
Только опускается на землю, глаза закрывает, как чувствует – хлопают крылья, глаза блестят, когти в одежду впиваются, клювы щелкают. Вороны стаей налетели, и вперед тянут, тянут, остановиться не дают.
Спотыкается, еле ногами ворочает, а потом вспоминает вдруг:
– Эрле!
И вперед идет, торопится. Только по вороньему крику и ориентируется. Жалеет, что дома оставил телефон, карту, все, что было из той, обычной, повседневной жизни, от которой сбегал к Эрле снова и снова.
Всегда казалось: с Эрле как в сказку попадаешь. Только вот сказка выходит страшная.
А вороны ведут вперед, кружат над головой, все норовят схватить за одежду или в волосы вцепиться снова, только отпускают, делает пару шагов свободно, замедляется – так они тут как тут. Потому припускает быстрее, чтобы воронам повода не давать, да и сердце сжимается в груди. Что-то с Эрле случилось, что-то плохое, очень плохое, а что – вообразить страшно.
Но под вороньим конвоем в безопасности оказывается: больше никто мороков не наводит и остановить не пытается. То ли смирились с воронами, то ли просто невозможно через них колдовству чужому пробиться.
Так и выходят на поляну Рогача.
Что там Рогач уснул, сразу ясно. По всей поляне кости добела обглоданные разбросаны, да по северной стороне грудой сложены оленьи рога и рядом другая горка, поменьше. С черепами.
Посреди поляны – огромное тело. Огромное – в самом деле, потому что, распрямившись, Рогач затмевает собою луну и смотрит поверх деревьев. Оттого его тело, полуразложившееся, все в пятнах да очагах опарышей, костями наружу, коченея, занимает треть поляны. С морды кожа совсем сползла, обнажая желтоватый череп, вместо глаз, выклеванных птицами, зияют черные провалы. Огромные рога темнеют на фоне непроглядно-серого неба – черные, ветвистые, разлапистые, больше напоминающие высохшие сосновые ветви.
На них, распятый, пронзенный насквозь, висит Эрле. Глаза его открыты.
– Эрле!!! – кричит, захлебываясь разом накатившими слезами. – Эрле!..
Вокруг тела Рогача стоят Высокие в белых одеждах и костяных коронах. Знает о них, слышал о них, помнил о них – и все равно не догадался! То были Старейшины. Те, кто ведают правдой. Самые древние и мудрые.
Теперь их древние и мудрые взгляды, все как один, устремляются на него.
– Как ты прошел сюда? – говорят, казалось, одновременно, все разом, и гулкие голоса отозвались в груди тягучей болью.