– Ну вот, увидел же. Теперь иди. Иди с миром.
В глазах его отражается осеннее небо, рыжая листва, целый мир в одних только его глазах. А потом Эрле глаза отводит, голову запрокидывает, смотрит в небо. И прутья-ветки, удерживающие его, сильнее впиваются в кожу, уже не позволяя пошевелиться. Алая кровь продолжает течь по темной ткани его одежд.
Скелет Рогача шевелится, кости трясутся, недоволен, видать – все норовит незваного гостя с себя сбросить. И ведь сбрасывает. Так, что не выходит удержаться, а получается соскользнуть неловко, упасть на сырые листья так, что ногу остро пронзает болью, но до ноги ли теперь?
– Эрле, ну как же это, как же?
Плачет.
Чьи-то руки крепко берут за плечи. Обернулся: Листвен. Каким-то образом нашел время, нашел способ, оставил пост, оставил службу, чтобы сюда прийти и собой закрыть от направленных в спину стрел.
– Уходим.
Листвен говорит торопливо, слова катятся, точно бусины.
– Уходим, пока есть время, пока есть силы, пока они дадут нам уйти.
Чей-то голос серебряным колокольчиком разлетается над поляной:
– Может они и дадут… А он не даст!
Поднимается, опираясь на руку Листвена, озирается по сторонам. Видит замерших Старейшин, видит стаю ворон, мальчишку с улыбкой до ушей, на себя похожего тоже, видит. И Эрле распятого видит.
И видит, как, поднимая в воздух комья пыли и пепла, поднимается на костяных коленях Рогач. Голова его, огромная и белая, украшенная мертвыми рогами, поднимается над в поляной, и Эрле взмывает в небо, растянутый на ней, точно бабочка.
– Эрле! Ну как так! Что…
Кажется самому, что кричит, а на деле пищит тише мышки. Листвен закрывает ему глаза узкой ладонью.
– Тшшш… Не надо. Не смотри.
Не стоит в самом деле смотреть, как Рогач ест Эрле. Но все равно – смотрит. Не отводит глаз. Слезы жгут, а все равно не отводит, не моргает даже, чтобы ни на миг не перестать смотреть.
С лютым хрустом костяные челюсти ломают позвоночник. Рогач заглатывает Эрле быстро, крупными кусками, не жует, и теплая кровь льется по белому черепу, застывая бурыми разводами. Кровь хлещет по сторонам, падает вниз, на руки, на лицо.
– Не смотри… – почти умоляет Листвен, но голос его теряется среди шума листвы и хруста костей.
– Да как же это… – говорит, с трудом разлепляя губы. – Да как же так-то… Эрле…
– Эрле не зря тебя просил уходить. Пойдем. Не будем огорчать… – Листвен крепко сжал пальцы на его плече.
Тем временем белые кости шевелятся, поднимаясь с земли. Вместо жил их стягивают между собой черные ветви и колючки, и держат накрепко, так, что Рогач, не прекращая работать челюстями, встает-таки сначала на колени, преломив передние ноги, а потом и во весь свой немалый рост.