Опускает голову и смотрит, в а глазницах матово и черно, словно оттуда сама ночь смотрит.
– Темное время пришло, – говорит Листвен и опускается на одно колено, склоняясь перед величием Рогача, получившего жертву.
Озирается вокруг – сквозь пелену слез все как в тумане. Видит, как один за другим склоняют колени Старейшины, а мальчишки не видно нигде. Темнеет мгновенно – весь свет, что еще оставался, Рогач заслоняет могучей своей головой.
Поляну обволакивает тишиной.
Рогач переступает с ноги на ногу, запрокидывает голову, открывает рот и начинает кричать.
Крик разносится над лесом, заглушая шелест листвы, крики ворон, вообще любые звуки заглушая, и ничего не остается, кроме этого крика. Зажимает уши, не хочет слышать, и видеть тоже не хочет.
Перед глазами – упавшая с высоты роста Рогача рука Эрле, единственное, что упало, что осталось, откушенная рука.
А дальше – только туман над лесом.
Открывает глаза – перед ним опушка, ботинки все в черной земле, влажной, сырой, а в округе сухо.
Открывает глаза – впереди поселок, собаки лают, люди шумят, кто-то с рюкзаком идет от станции, разносится гудок электрички.
Открывает глаза – а от слез вокруг ничего не видно, все размыто перед глазами.
За спиной тишина. Такая, что птицы не поют, ветры не веют. Только где-то в самой глубокой чаще на сырой поляне поднимается во весь свой могучий рост Король Леса и приходит зима.
С черными ее ночами, с восковыми свечами.
С тишиной под луной.
Мертвая, глухая, до весны бы дотянуть.
Чья-то рука опускается ему на плечо.
– Иди, – говорит Листвен, и голос его дрожит. – Иди, вернешься весной. Только ты по весне обязательно возвращайся, хорошо?
Медленно кивает. Слова Листвена с трудом пробиваются через уши, вокруг все ватное и густое, но Листвен продолжает:
– До весны далеко. Вырастешь. Ожесточишься. Оживешь. Научишься. И тогда возвращайся. Потому что такие долги всегда надо платить.
– Знаю, – кивает. – Знаю. Мне Эрле объяснял. Да и ждут меня… Этот.. Деревянный… Поможет.
– Так ты знал, что так будет? – спрашивает Листвен.
А что ему ответить?
– Конечно, знал. Эрле мне говорил. Только я не верил. Все думал, заберу его, уведу, и все это как страшный сон забудем.
Листвен качает головой:
– Ни одно дело, доброе или злое, не может пойти поперек свободы воли. Эрле выбрал сам. Эрле тебя выбрал. Поэтому еще время у тебя будет. А потом возвращайся.
Поднимается, глядя Листвену прямо в глаза, говорит:
– Может, напутствие хоть какое дашь?
Листвен качает головой.
– Я тебе не Эрле, не мудрец, не дурак, советов не даю. Но такое запомни: возвращаться стоит без вины, без цепей. И про Эрле не забывай.