– Не завирайся, – демонстративно расхохотался Нодь. – Как это может убийств не числиться при вашем-то ремесле?
– А вот так и не числится, – отрезал Джон Ячменное Зерно. – Я, чтоб ты знал, в лесу оказался не по своей воле, по профессии золотых дел мастер, а по душевной склонности бард. Голова у меня работает, и для себя я давно уже решил, что невинной крови на мне не будет.
– Ах ты, гад! – Нодь был вне себя от ярости. – Совсем заврался! То ты пивовар, а теперь уже и ювелир! Ты себя еще и поэтом назови, стихолюбец хренов. Я жулье и за горизонтом одной левой ноздрей чую.
– Помолчи лучше, чувствительный мой. Да, я из рода пивоваров. Да, я по профессии златокузнец. И баллады мои, между прочим, по всем трактам менестрели распевают. Вот так вот. Как вышло, что на мне нет крови? – он возвысил голос, чтобы слова его Люкс расслышал наверняка. – Засаду я всегда подготавливал тщательно, и не на аж бы кого. Разведка в ватаге была поставлена, ну, скажем, неплохо. Мы всегда знали – сколько, куда идут, что везут и какая охрана. И не грабили подчистую, а предлагали поделиться в пользу бедных. Вроде как пошлину брали за проезд. Пошлина была, конечно, чувствительная, но в смысле драки положение у купчишек было всегда безнадежное. Так что сопротивление оказывать резона не было.
– А что ж в нас стреляли, Зернышко?
Джон досадливо скривился.
– Новенькие. Днями пристали к ватаге, привычки к нашим порядкам еще не имели.
– Да погодите же вы все с глупостями! – взревел вдруг Кувалда, да так, что все остальные вмиг захлопнули рты и воззрились на него с нешуточным испугом. – Помолчите минутку. Дайте поговорить о деле. Ты начал рассказывать, что недавно видел здесь неподалеку этого аббата, как его…
– Изегрим.
– Вот именно. Ну, и где ваши дорожки опять пересеклись?
– Я же говорю, подготавливали мы свои, как бы сказать, "таможенные посты" очень тщательно. Вот в порядке такой подготовки оделись мы поприличнее и зашли под видом бродячих менестрелей в странноприимный дом в городке Бурже, отсюда это, если по тракту, лье, наверное, сорок. Пристроились с друзьями у барной стойки – мы были, как и положено, втроем, при виолонах, – распиваем, болтаем, как бы ждем заказов на спеть балладу или что поигривее, а сами приглядываемся и ушки держим на макушке. Вдруг я вижу, хозяин за стойкой аж в лице изменился и побледнел, будто он за нашими спинами увидел привидение. Оглядываюсь – тушите свет! – в дверях несколько орденских монахов при доспехах и оружии, а впереди собственной персоной аббат Изегрим. Он с головы капюшон откинул, чтобы хозяин сразу понял, кто к нему пожаловал. Только ведь глаза есть не только у хозяина. Я его, сволочь, сразу узнал. Ну, думаю – хана, полетят сейчас клочки по закоулочкам. А Изегрим на всех окружающих ноль внимания, впился взглядом в хозяина и идет к нему от двери. Ме-едленно так. Хозяин – по всему видно – чуть в штаны не наделал, а для Изегрима этот испуг просто бальзам на душу, купается в нем, сволочь, и наслаждается. Подошел к стойке, и ест хозяина глазами, не говоря ни слова. А тот бормочет лихорадочно: "Не было, не было, никого похожего не было, клянусь", и для убедительности обмахивается большим пальцем. Аббат постоял-постоял, зубом цыкнул, развернулся и, ни слова не сказав, потопал к выходу. Вот так я с ним, Изегримом, встретился второй раз. И как вас увидел, сразу понял, что это он снова за Светлым Люксом вышел на охоту.