Хорошим примером этого является история одного вышедшего на пенсию педагога-дефектолога. За исключением скромных пенсий, которые получали он и его жена, все их богатство составлял собственный дом. Если бы им в старости понадобился специальный уход, они могли с прибылью его продать. Дом представлял собой старый амбар, когда-то купленный ими в неотремонтированном состоянии, его приобретение было оплачено за счет кредита, который они почти выплатили. Они взяли этот кредит только тогда, когда мужчина получил работу: это дало банку гарантию, что ссуда будет выплачена полностью. Они обновили дом силами членов семьи и друзей, на протяжении многих лет посвящая ремонту выходные и летние отпуска. «Мы создавали ценность нашим собственным трудом, – говорил герой этого сюжета, – и наши усилия были вознаграждены: иначе мы бы не смогли позволить себе этот дом».
Как и других парней схожего социального происхождения, его отправили в ремесленное училище, а за этим последовала подготовка по профессии печатника, которой больше не существует. Уже работая, этот человек пошел учиться в вечернюю школу, чтобы получить аттестат о полном среднем образовании, который в дальнейшем мог позволить ему поступить на бесплатное место в государственный университет и получить профессию учителя, чего он всегда хотел. Затем он воспользовался возможностями государственной программы подготовки педагогов-дефектологов. Преуспев в этой профессии, с годами он получал все более ответственные задачи и поднимался вверх по зарплатной шкале. Когда этот человек размышлял о прожитой жизни, в его рассуждениях опять возникал дом. «Наш уровень жизни постепенно повышался до той точки, в которой мы сейчас находимся, а живем мы хорошо, – говорил он. – Я – сын механика. Сегодня я однозначно средний класс. Но если бы я продолжил делать то, чему меня изначально учили, и не проявлял активность, используя предоставленные возможности и выполняя свою работу хорошо, я никогда бы не добился того, что есть у меня сейчас».
Ситуация выглядела совершенно иначе, когда я спрашивала пенсионеров об их выросших детях, многим из которых приходилось с трудом сводить концы с концами. Для пенсионеров это обстоятельство сложно совмещалось с тем духом инвестирования, который обрел для них реальность благодаря механизмам, созданным в послевоенной Германии. В затруднениях своих детей они подозревали их слабости и неудачи. Эти дети, в отличие от их родителей, выросли в достатке и так и не приобрели правильного понимания ценности денег и упорного труда. Столкнувшись с головокружительными искушениями консюмеризма («не поверите, как много игрушек у внуков»), они быстро начали брать кредиты, ничего предварительно не скопив. Пенсионеры уделяли много внимания той помощи, которую они предлагали своим детям, иногда противопоставляя ее собственному гордому ощущению независимости. Если у них и было какое-то беспокойство по поводу собственного будущего, то оно было связано с общими угрозами вроде политических изменений и нагрузки на государственную пенсионную систему. Однако страхи за детей настраивали их против тех самых консолидирующих риски и регуляторных институтов, которые придали силу их собственным инвестициям. Одна пара, чья берлинская квартира за последнее десятилетие вдвое выросла в цене, убежденно заявляла: «Такой пузырь на рынке недвижимости – это очень плохо для общества, но хорошо для наших детей: они получат замечательное наследство, в котором так отчаянно нуждаются».