Мне вспомнились синие сумерки, накрапывающие на искрящийся под слабым лунным сиянием снежок. Пористый неустойчивый лед разверзался под ногами, а мозг в дурмане глотал расщепленный на тысячи нот воздух раннего весеннего прения. И я, неприметная в черном водовороте непостижимого леса, в котором, несмотря на монолитность, чувствовалось что-то живое, движущееся. Мой тягучий цепляющий оптимизм всегда подпитывался матово-лиловым закатом, словно солнце заряжает меня, как батарея.
Однажды я уйду по той темной ночной дороге в никуда и не вернусь. Всю мою недолгую жизнь периодически я не понимаю, какая взаимосвязь между моим телом и тем, что в нем. Это даже мало связано с процессом моего мышления – мышление ведь – работа мозга. Может, душа осознается, очищается? То есть именно та часть души, которая больше знает… Вчера едва ли не в припадке когнитивного диссонанса смотрела на свои зеленые радужки и не понимала, что за ведьма уставилась на меня в тусклом свете шестидесяти ватных лампочек. Энергии жрут много, а толку никакого. У меня от них свербит в глазах.
Как много люди тратят сил, энергии на пустоту, ненужность… А что по-настоящему нужно? Только собственная душа. И все. Так просто, что не верится. Оставляем философию и искусство как ее путь, развитие и результат, помощь другим, любовь. Остальное какое-то побочное, тусклое. То, что может на какое-то время занять, но никак не стать настоящим смыслом.
В воображении идеал человека всегда подчиняется тому, кто его воссоздает, а, значит, не обладает ни собственным умом, ни силой духа. Это настоящее раздолье для солипсистов, но оно неизбежно ломается о живого человека, который творит что-то невообразимое.
Я не люблю думать, что кто-то похож на меня. Краткие периоды моей меланхолии и опущенных рук сменяются новым светом и песнями. Порой я наделяю людей своими мыслями, но это отторгается реальностью.
В связи с последними событиями я видела себя скучной скукоженной девчонкой, которая не нужна ни своему великовозрастному бойфренду, ни заплутавшему другу. Они рассыпались, перерождались настолько нежданно, что я не успевала поменять свое мнение о них. Я надрываюсь над этой тяжестью жизни. На всех я хотела произвести впечатление, замазать угри, сидеть прямо… Зачем?
Никита и его старая новая пассия, образ которых я тут же перелепила, так активны в социальном отношении, с легкостью заводят знакомства и балаболят о ерунде. Может, с приходом Инны какие-то стороны Никиты мутировали или выползли на свет? К таким людям я отношусь с неизменной смесью досады и даже легкой зависти. В этом отношении я отщепенец, но радость от свободы в разы пленительнее новых знакомств. Раз не меняю – мне это не нужно. Не пробуя – не узнаешь, способен ли.