Может быть по этой причине, а, может, по другой, но в лагере, ещё долгое время продолжали обсуждать, оказавшимся нерядовым, инцидент. Что-то в нём находили нешаблонное, нетипичное. Серая от единообразия будней людская мысль зашевелилась, появились краски, желание понять в чём особенность случившегося, и почему оно так цепляет за живое. На какое-то время, словно от спячки, пришло пробуждение сознания. Замалчиваемые человеческие ценности ненадолго всплыли на поверхность и стали определять поступки заключённых, влиять на отношения между ними.
По прошествии нескольких дней, когда всё немного улеглось, хотя расследование ещё продолжалось, ко мне подошел авторитетный в уголовном мире человек, маленький, худой, весь в наколках. Надо отметить, что даже уголовники не позволяли себе при разговоре со мной использовать жаргонную лексику, старались говорить культурно, отчего порой их речь выглядела чересчур простой. Но были и такие, кто не понаслышке имел представление об этикете, свободно выражал свою мысль на литературном языке. Именно такой образованной личностью был и мой собеседник.
– Добрый день, доктор, – начал он, – у меня к вам разговор есть. Уделите время?
– Пожалуйста. Я к вашим услугам.
– Фридрих Карлович, вы сказали, что он простил нас. Но я сам видел, что говорить он не мог. Тогда зачем вы такое сказали?
– Верно, не мог. Но вы должны были заметить, как он еле шевельнул головой. Я попросил его просить всех. Так легче уходить. Тем более, он действительно поступил в отношении вас неправильно. Почему, в таком случае, ему быть на вас в обиде. Вы вернули долг. Да, большой. Настолько, что ему пришлось «унести» его с собой.
Во время начала разговора я думал о том, поймёт ли этот человек то, что я намеревался ему сказать. Трудно объяснить некоторые вещи, кажущиеся простыми на первый взгляд. Как отреагирует собеседник на слова о прожитых жизнях, о неисчезающих связях между ними, о справедливости? Как донести правду?
– Профессор, мы лишили его жизни. Кто за это спасибо говорит?
– Он и сказал. Вы остановили его, сам он этого сделать не мог. Понимаете?
– Что-то не очень…
– Не мог он дальше так жить. Не вы, так другие отправили бы его на тот свет. Слишком груз тяжёлый нёс, не по силам ему стал.
– Теперь понимаю. Вы правы, не жилец он уже был, задержался здесь. Претензий к нему много накопилось. И у меня была одна личная…
И рассказал мне Богданов, так звали моего собеседника, свою историю. Его и младшего брата мать растила одна. Отец погиб на заработках. Поэтому ему пришлось рано идти трудиться. На ещё неокрепшую психику подростка легли обязанность кормильца и социальное неравенство. И хоть Богданов видел, что также, как они, живут большинство семей, мириться с нищетой и нуждой он не захотел. Нечестные заработки хлынули рекой. Ни мать ни подросший брат даже не догадывались, откуда старший сын приносил деньги, на которые они жили. Богданов уже подростком проявил свои качества делового, осторожного, смелого человека. Но сколько верёвочке не виться, всё равно конец придёт. Взяли его перед самой революцией, она же его и освободила. Получил шанс «исправиться», но им не воспользовался. О прожитой жизни Богданов не жалел. Говорил, что мать и брата любил, но последнего по-особенному, беззаветно, «жил им». Был с ним как «чёрное и белое», ассоциируя себя с тёмной стороной, потому что брат вырос честным, открытым, человеком с добрым сердцем.