Все пороки проистекают из нищеты, невежества, зависти, злобы и несправедливости, хаоса, царящего в душах. Живи каждый человек в совести и, прежде всего те, кто играет руководящую роль, мир давно бы изменился, избавился бы от всей заразы и оздоровился.
И всё-таки уход авторитета не давал мне покоя. Я видел в каких мучениях, тяготах умирали люди, оставившие после себя тёмный шлейф деяний. А здесь во сне, в светлых грёзах. Лёгкая смерть для того, кто жил по жестоким воровским законам, кто их поддерживал. Видно, что внутри сохранилось нечто неиспорченное, незапятнанное грязью и изъянами нашей юдоли. Понадобилось мгновение, и бывший вор отказался от всего внешнего, наносного. Согласие с совестью, понимание простоты жизни, с её девственной чистотой, с берёзками, грибами, в кругу близких, стало поворотным пунктом в судьбе, длинной-предлинной дороге.
Можно ли избежать этого блуждания по трагедиям, потерям? Я верю, что настанет такое долгожданное время, когда каждая рождённая на земле душа больше не испытает страхов, унижений, несправедливостей. Ей будут рады, и она сама с первых и до последних дней щедро одарит радостью и добром.
***
Прошло ещё несколько дней. Меня вызвали к начальнику лагеря, где я опять подробно рассказал о случившемся. Арсений Петрович крайне деликатно задавал вопросы, а после предложил выпить с ним чаю, чего никогда не случалось, даже учитывая наши отношения врач-пациент. Я был крайне удивлен его учтивостью. Он же, по-видимому, нисколько не видел странностей в своём поведении. Затем начальник лагеря уведомил меня о необходимости собраться в кротчайшие сроки, передать дела моему помощнику и отправиться на машине на железнодорожную станцию. Я решительно ничего не понимал. События развивались столь стремительно, что мне оставалось им только подчиниться. Задавать же вопросы в таком случае было как-то неуместно. Само объявление о поездке не содержало ни нотки надменности, ни повелительности. Выглядело всё крайне странным. Крепкий мужчина 45-ти лет, привыкший повелевать, иногда кричать, вёл себя чересчур обходительно, изображая даже дружелюбие. Арсений Петрович продолжал «лить елей», говоря о том, что за время моего пребывания он успел ко мне привыкнуть, что уважает людей в белых халатах, особенно меня, не просто врача, но учёного, профессора. Его монолог продолжался строго до тех пор, пока ему не доложили о готовности машины. Тогда начальник лагеря ещё раз попросил меня поторопиться. Пожал руку, пожелав счастливого пути.
***
Порой судьба обманчиво коварна, а порой сверкнёт своей улыбкой. От её теплоты на душе становится хорошо, светло, радостно. Тихое ощущение счастья проникнет в тебя, греет, обнадёживает, пробуждая забытые мечты. Ты словно просыпаешься от тяжёлого гнетущего дурмана, начинаешь дышать легко и свободно. Молодеешь.