Перед собой я видел счастливого отца, он действительно весь сиял, когда говорил о сыне. Я поймал себя на мысли, что профессор всегда искренне радовался достижениям не только близко знакомых, но и абсолютно неизвестных ему людей, о которых он узнавал в моём присутствии. Точно их жизнь как-то затрагивала лично его. Я не понимал причин такого отношения. Ведь с одной стороны говорить, «что все люди братья», а с другой – так жить.
– Я верю в счастье и в любовь! – продолжил Фридрих Карлович – А вы, Михаил Александрович?
– Я думаю счастье, понятие для всех разное. Не знаю, даже не думал как-то об этом.
– Конечно, жизнь ускоряется. Дела, всё дела, захватывают человека без остатка, особенно делового. И уже нет совсем времени подумать о вечном. Затем и вовсе в быте черствеет душа и забываются её порывы. В разряд несущественных вещей отходит то главное, для чего, собственно мы и приходим на этот свет.
– Но времени действительно не хватает. Хочется многое сделать, успеть. Столько всего нового, интересного!
– Вы, Михаил Александрович точно в соревновании участвуете. Только оглянитесь. Вам кажется, что вы бежите, но на самом деле стоите. А вот настоящая жизнь, вечная, несётся стремительно. И затем она, как ветер, подхватит с собой ваше последнее дыхание и унесёт с собой. Порой бывает остановиться просто необходимо.
Фридрих Карлович замолчал. Я тоже. Перед глазами вставали яркие образы, так живо нарисованные профессором.
– Вы уезжаете далеко. Там, среди дикой природы, у вас будет возможность подумать. Там всё к этому будет располагать. Для вас шанс стать счастливым человеком и познать любовь. И вот ещё что – доктор встал из-за стола и направился к своему письменному столу, из ящика которого достал папку. – Возьмите, Михаил Александрович, мою рукопись. Для вас, как для журналиста, она представляет ценность. Когда вернётесь обратно, возвратите её мне. Договорились?
– Конечно, Фридрих Карлович.
Мы ещё некоторое время посидели, и потом я засобирался домой. Сердечно попрощавшись с профессором, пошёл на станцию. Мне не терпелось посмотреть, какую рукопись передал мне Фридрих Карлович.
Это были его воспоминания… Именно по этой причине я не стал подробно останавливаться на содержании наших с ним бесед. Пусть о себе и своих мыслях расскажет сам доктор Шульц. Я же и так довольно много уделил внимания собственной персоне.