Я не помню, сколько времени мы стояли в оцепенении. Мы просто стояли и смотрели: кто-то на тело старшины, кто-то вдаль, в город. Франк успел первым прийти в себя и обнаружил еще около трех ловушек, которые нам предназначались. Он отвел нас на безопасный участок, и мы покорно последовали за ним.
– Денни, блять…– Вик первым нарушил тишину. – Мать твою, старшина.
Тело Денни лежало в безопасной зоне, и мы стали вокруг него. Меня замутило, и не столько от вида крови, плоти и кишок, сколько от осознания того, что оставалось совсем немного, совсем чуть-чуть, буквально день или два. Я опустился на колени рядом со своим другом.
Верхняя половина тела пострадала гораздо меньше, чем нижняя, и, хотя лицо его было в ссадинах от осколков мины, оно все еще было лицом Денни Фликера. На нем застыло выражение крайнего изумления: глаза широко раскрыты, брови подняты вверх. Я протянул руку и погладил его по волосам, которые запеклись от крови и песка, и почувствовал, как по моим щекам побежали горячие слезы. Спустя пару секунд я уже глухо рыдал, держа Денни за плечо, а остальные либо матерились и отводили глаза, либо тоже плакали, не стесняясь товарищей.
Я вдруг подумал о Марии, о славной Марии, которая ждала Денни, и которая родила ему сына. «А может, у него родилась дочь», проскользнула мысль, потому что Денни и сам толком не знал, кто у него родился, он просто знал, что Мария беременна, но она не успела ему написать о ребенке. Я подумал о том, как она променяла стабильную работу на нервотрепку, бесконечное ожидание и волнение, как она отказывалась от всего, что предлагали ей родные и друзья только ради того, чтобы дождаться своего мужчину и счастливо жить с ним и их ребенком. А теперь ничего этого не будет, ни счастливой жизни втроем, ни первого слова «папа», потому что папы не будет рядом. И, может быть, спустя годы траура, Мария найдет себе кого-нибудь, просто чтобы не остаться одной до конца жизни, но я был уверен, что, даже если это произойдет, она все равно будет вспоминать Денни. И по утрам, новый муж будет спрашивать ее, почему у нее заплаканные глаза, а она ответит, что ей всего-навсего приснился кошмар, поцелует его в щеку и пойдет играть с ребенком, а у ребенка будут глаза ее мертвого мужчины, и она снова примется рыдать.
Я думал об этом, а еще думал о том, что Денни всегда заботился о нас, как старший брат. Он никогда не устраивал показательных наказаний, мог повысить голос, но только если так было нужно, а в целом, он был образцовым старшиной. Вот почему мы все сейчас не сдерживали слезы – потому что Денни это заслужил.