Я только кивал. Я понимал, о чем он говорил, но также понимал, что никогда не испытаю ничего подобного. А чего мне бояться? За кого мне бояться? У меня в жизни есть только друг по переписке, но вряд ли его удивит, что почти незнакомый солдат, вернувшийся с войны, ведет себя, как боевой робот.
Денни продолжал:
– А еще я боюсь, что сдохну, Марк. Так-то парень. Не могу объяснить, почему, просто боюсь, и все. Иду в патруль и сразу думаю о том, что меня расстреляет снайпер. Что я наступлю на мину. Это какая-то сраная паранойя. И меня бесит, что я ничего не могу с ней сделать.
Я помолчал некоторое время, стараясь подобрать слова, а потом осторожно заговорил:
– Мне кажется, бояться того, что ты изменишься, глупо, Денни. Потому что ты об этом задумываешься, а значит, тебе не все равно. Значит, ты остаешься старым добрым старшим, который по-прежнему задает слишком много вопросов о том, что творится вокруг. Подумай об этом. Вот если ты перестанешь задавать свои вопросы, тогда я напрягусь.
Он слегка улыбнулся, признавая мою правоту, а я продолжил:
– По поводу смерти – это нормально, чел. Мы были под обстрелом, мы идем под обстрел. Да у нас сейчас всю жизнь можно измерять не годами, а часами. Я, конечно, не думаю об этом так часто, но все равно мне кажется, все ок. Это нормально, это Пустыня. Тут многая херь, которая казалась бы тебе странной, становится нормальной.
– Извращенное место,– Денни пинает ботинком груду песка. – Когда уже мы дойдем до Кувейта. Там уже или сдохнуть, или по домам.
– А долго еще идти?
– Дня три, меньше или больше, типа того. Руки блять чешутся,– мрачно ответил мне старшина и сплюнул. – Пошли назад. Или ты еще постоишь тут?
– Побуду еще немного, – отозвался я. – И хватит раскисать. Мария променяла жизнь в офисе на солдата, а не тряпку.
Грубовато, но это работает: по крайней мере, Денни снова улыбается.
– Иди-ка ты нахер, – смеется он и уходит назад, в палатку, оставляя меня наедине с пустотой вокруг.
Я стоял там еще около получаса, вглядываясь в даль, стараясь рассмотреть какие-нибудь силуэты, движение хоть что-нибудь. Ничего.
– Ну и хер с тобой, – процедил я, – еще пару-тройку дней я точно продержусь.
Мы все продержимся еще пару-тройку дней, а потом уже будет неважно, сколько времени прошло на самом деле. Потом уже ничто из того, что тут произошло, не будет иметь значения.
***
«Привет, дружище,
Интересно, как ты там. Надеюсь, в порядке. Наш кружок журналистики, как ни странно, работает. Мы уже выпустили первый номер газеты. Я сделал себе копию, чтобы потом показать тебе. Хотя, может, после войны ты даже смотреть не захочешь ни на что такое, но мало ли. Маме понравилось. Она сказала, мы молодцы, и похвалила меня и Бет, типа мы хорошо пишем и все такое.