Денни был прав: у меня действительно появились те, кто не давал мне расслабиться и раскиснуть. Парни не были бездушными сухарями, они просто четко разделяли прошлое и настоящее. Я попал в их взвод – какой смысл вспоминать то, что было? Пехота живет настоящим, а до прошлого и даже будущего ей нет никакого дела.
Пока я думал над этим, Денни успел выкурить свою сигарету и направлялся обратно.
–– Пошли, – бросил он через плечо,– глянем, как там дела у парней.
У парней между тем все было прекрасно. Все успели познакомиться, пара ребят уже сцепились и теперь сидели рядом на одной койке, изредка хлопая друг друга по плечу и говоря: «А ты нормально так мне вмазал!» После разговора с Денни я посмотрел на них другими глазами. Мне стало как-то более комфортно, что ли.
***
Я мог бы сказать, что потянулись дни тренировочного лагеря, но на деле они все пронеслись словно за пару дней. Мы просыпались, по-моему, еще до рассвета, каждый день Эмберли гонял нас через полосу препятствий, мы учились рукопашному бою, меткой стрельбе и изучали вдоль и поперек свое оружие. «Моя винтовка – это моя винтовка, и другой такой нет», бубнил хор нестройных голосов каждый вечер перед отбоем, словно мы все были в трансе и повторяли одну и ту же молитву.
Свое первое прохождение полосы препятствий я запомнил очень хорошо, потому что облажался. Впрочем, почти все парни облажались, и тогда это немного меня утешило, но от гнева инструктора не спасло. До поступления в Пехоту я занимался спортом не так уж много: отжимания по утрам, иногда пробежки, иногда я качал пресс или вместе с отцом тягал железо. Где-то за месяц до прибытия в лагерь я начал усиленно бегать, не пропуская ни одного дня, и делать больше упражнений, но в первый же день в Пехоте я понял – можно было и не стараться. Я все равно был в пролете.
Эмберли начал впадать в ярость еще на наших подтягиваниях. Если честно, я никогда особо не уделял этому внимание. Скорее, я был уверен, что, если мне даются отжимания, подтянуться пару раз не составит труда. Поэтому я стоял, ждал своей очереди и тихо посмеивался про себя, глядя на то, как краснеет лицо очередного рекрута, который пытался подтянуться второй раз. Я не помнил, как его зовут, вроде Тим или Томми, что-то типа того. Этот Тим стал похож на помидор, на его шее вздулись вены, но, как он ни старался, ему не удавалось больше подтянуться ни на сантиметр. Все это время Эмберли стоял почти вплотную к нему и, не переставая, поливал его грязью. Бедняга Тим обливался потом, у него дрожали руки, а потом он просто разжал их и рухнул на землю, как мешок с дерьмом. Инструктор несильно пнул его ботинком и рявкнул: