Однако внимание Полковника привлекли не эти унылые лица. Его привлекла одна отрешенная фея, которая острейшим скальпелем сделала длинный разрез на своем указательном пальце, и теперь водила им по левому плечу своего армиса.
– Миала? У тебя всё в порядке? – спросил обеспокоенный командир. Все присутствующие тут же обернулись на медика.
– Да сэр, в порядке. Мне понадобится еще пара секунд, сэр, а потом я закончу.
– Чем же это ты занята, Миалка? – придавая ненужной веселости в голосе, осведомился Муфлон.
– Я запечатлеваю на своем доспехе наш позор, Муфи. Мой, твой, Полковника… Всех нас… вот… еще парочку штрихов и… Готово!
Медик встала, повернувшись ко всем левым боком. На ослепительно белом плече горело алым цветом сплюснутое стилизованное солнышко с семью лучиками. И только вписанный в солнышко зрачок не оставлял никаких иллюзий насчет того, что же на самом деле изобразила инопланетянка на своем доспехе.
С плеча Миала на всех, оставшихся в живых вояк жгучим пламенем смотрел глаз. Красный глаз Колыбели с семью ресничками, по числу погибших в ней.
– Мой армис принял этот знак, как эмблему подразделения, – громко проговорила фея. – И теперь мне, как медику, эта эмблема всегда будет напоминать о том, что для того, чтобы выжить самому, нужно не только не допускать смерти своего тела. Также крайне необходимо стремиться к тому, чтобы не умирали и тела других. Тех, кто не даст тебе окончательно отправиться в Колыбель. Так что с этого момента я ни на секунду не остановлюсь до того момента, пока мне не станет ясно, что опасность смерти сведена к минимуму. Я впрягусь в это ярмо, и – клянусь семью потерянными – доведу это дело до конца!
Она закончила эту эмоциональную речь, уже садясь на свое место, и не глядя на сослуживцев, которые как раз сейчас и размышляли над тем: впрягаться или не впрягаться им в тот же хомут, который навесила на свою шею статридцатилетняя фея. Впрочем, итог их размышлений был очевиден.
И они впряглись. И пахали почти два дня.
Сегодня на ужине Полковник объявил, что они, наконец-то смогут поспать. Не так, как в Колыбели, но все равно, это должен быть полноценный сон. Пусть и с перерывами на дежурство, пусть всего четыре часа, но – целебнее его не было на свете. И все это знали. Миала же, как никто другой, знала это лучше всех.
Вообще, медики, как таковые, изживали себя в том, «внешнем» мире в виду того, что появились армисы, которые сами себе терапевты-стоматологи, да хирурги-дерматологи. При особо запущенных случаях они могли стать даже психиатрами-невропатологами. Во внешнем мире армис, в особо тяжелых случаях, мог стабилизировать организм обитателя до того момента, пока их обоих не оттащат в госпиталь, где и бросят в ванну с регенерирующим раствором. Вот и вся медицина будущего. Без медиков. Поэтому, когда впервые на Триере у людей появилась специальность «медик», то сами биосы лишь недоуменно поморщились, мол: «Чем ему тут заниматься-то?». Но, спустя несколько схваток, мнение это немного поменялось.