— Рон, я… — судорожный всхлип оборвал готовые сорваться с губ слова, но плотина была уже сметена, и сдерживать страхи дольше не осталось сил. — Я боюсь, — прошептала тихо-тихо, сама едва веря, что осмелилась признаться в этом.
— Это нормально, — неожиданно улыбнулся он. Широко, лучисто, совсем как раньше. И легонько взлохматил мои волосы. — Знала бы ты, как я боялся, когда нас накрыл мой первый шторм! Тогда со мной рядом был Сайрус. Он сказал: бойся, сколько душе угодно. Главное — команды выполнять споро не забывай. А теперь я буду рядом с тобой и вытащу тебя из шторма твоего. Доберемся до запечатанной доли наследства и забудем к черту об этом королевстве и о "де Лесли" как о страшном сне, слышишь?
Это было последнее, что я услышала перед тем, как тяжелая вязкая темнота незаметно подобралась снова. Только успела почувствовать, как Рон подхватил меня под руки. А дальше — гроза…
***
…Дождливую ночь рассекали вспышки молний и на короткий миг освещали темную спальню даже сквозь плотные занавеси на высоких окнах. Слишком большую и слишком торжественную, чтобы называться "детской", которой она была. Позолоченная лепнина, обвивавшая потолок и сбегавшая витыми струйками по углам во время этих вспышек загоралась таинственным блеском, а лица на дорогих полотнах устремляли свои взгляды на испуганную маленькую хозяйку величественных покоев.
И с каждым новым громовым раскатом сидевшая на огромной кровати под нависшим над ней раскинутым крылом балдахином девочка вжималась в подушки все сильнее, а тоненькие пальчики силились натянуть тяжелое одеяло еще выше.
Новый титанический удар небес сотряс замок, заставив фарфоровые вазы на каминной полке вздрогнуть, а девочку — тоненько вскрикнуть.
И только появившийся минутой позже в дверях высокий широкоплечий мужчина в длинном домашнем халате и с ярким канделябром в руке сумел снова преобразить пугающее ночное пространство в знакомое и родное.
Мужчина спокойным шагом подошел к кровати, поставил канделябр на низенький столик у края, окружив теплым светом наборный деревянный узор столешницы, кружевные белоснежные простыни и затерявшуюся среди них хрупкую фигурку. И аккуратно присел. Одним взглядом охватил осунувшееся после продолжительной болезни личико дочери, темные синяки под казавшимися сейчас огромными — янтарными глазами, и острые плечики, которые не были способны сгладить ни толстая ночная рубашка, ни падавшие на них каштановые локоны. Незаметно нахмурился, но заставил себя улыбнуться.
— Ты снова не можешь уснуть, Ленора?
— Я боюсь, папа, — честно призналась она, глядя доверчиво, и с надеждой, словно на рыцаря, который пришел спасти ее от пугающего грозового чудовища за окном.