– Да родни то не очень много. Детей было девять, а вот уже у детей либо детей не было вообще, либо по одному. Только у тети Розы два сына.
Они сидели на лавочке. Их диалог колебался, то становясь более веселым и непринужденным, то более серьезным и вместе с тем грустноватым.
– А почему ты приехала сюда? Я просто знаю, что вы, то есть твоя семья, очень редко сюда приезжают.
И будто кто-то подтолкнул Настю, будто она получила разрешение, чем-то схожее с благословением и слабо пытаясь себя удержать заговорила:
– Я уехала специально, чтобы побыть одной и подумать. Я… я не знаю, что мне делать. Чувствую себя так, словно мне не разрешают жить своей жизнью и, я ничего не могу с этим поделать. Я десятый класс закончила, а за меня уже решили, что я пойду на юриста учиться. А я не хочу быть юристом. Я терпеть не могу, все эти законы, разбирать чужие проблемы, вычитывать в бумагах неточности и ошибки… Я заранее ненавижу свою работу. Иногда хочется насовсем убежать из дома. Родители даже слышать не хотят, что я на медсестру хочу учиться. То есть они даже не предполагают, что я чего-то могу хотеть. Вечно все, абсолютно все они решают за меня. А мне это ужасно надоело. Я помню тот момент, когда я поняла, что что-то в жизни идет не так. Я делала уроки. Как сейчас помню, на столе лежала открытая шоколадка, уравнениями была исписана тетрадка, было отличное солнечное воскресение. Весна!.. Я люблю это время, люблю больше любой сказочной осени. Не люблю осень! Я мечтала доделать уроки и выйти на улицу, чтобы гулять до самого вечера. Но пришла мама и сказала, что мы сейчас поедем в гости к папиному другу. Я просилась остаться дома, я говорила, что не хочу ехать к Иванковым. Мама же только сказала, что маленькая я еще. А мне тогда было четырнадцать лет. Понимаешь?.. – она посмотрела на Андрея с неопределенной надеждой. Но сейчас никоем образом эта надежда не была связана с Андреем. Настя еще не знала, к чему бы более или менее реальному, где-то рядом существующему прикрепить эту надежду. Прикрепить хоть бы и призрачно, больше для самоуспокоения, но обязательно знать, что вот этот человек, который меня поддержит действием и словом, или вот это место и, приехав сюда, я смогу делать то, что мне действительно хочется. Ей требовалась опора, чтобы при каждой очередной неурядице она могла себя успокоить: «вот оставлю здесь всё и начну делать, что хочу». Чтобы пусть и не по-настоящему, а будто бы было куда ехать или к кому идти. – А теперь? А теперь что? Они говорят, что я уже практически взрослая и должна все понимать правильно!.. А тогда мне стало так неприятно, так обидно и тоскливо, что в школе на следующий день я даже подралась с одноклассницей. Она ведь могла, да и сейчас может, делать, что захочет. В пределах разумного, конечно. Я удивлена до сих пор, как это они меня сюда без всяких проблем отпустили.