– Случилось, Яков Алексеевич. Двадцать лет, двадцать лет! Всё. Теперь конец. Ясыня, дорогая, где Сысой нашёл его?
Старуха пожала плечами. Она утомилась от долгого разговора и теперь мельтешение двух незнакомцев в её доме, наводило мысль об отдыхе.
– Не ведаю, где. У ручья извилина…, – зевнула Ясыня, отвернувшись к стене. – Извилина.
Как-то вечером, когда веер солнца падал вниз, бросая малиновые перья на облака, лесная жительница, долго смотревшая на стволы сосен, украдкой вздохнула и отправилась к сундуку.
Перемещались, перестукиваясь, коробочки, взметался ворох белья, воздух запах пылью. Когда крышка с тяжестью упала на место, а Ясыня подошла к старенькому столу, Антон Ильич зажёг лучину.
В руках древней женщина оказалась серая, тугая тряпица. Лоскут за лоскутом, как ребёнка, разворачивала хозяйка своё главное богатство. Слезились глаза, дрожали пальцы, отыскали в глубине бархатный кусок.
– Принеси лампу, – тихо проговорила Ясыня.
Керосинка пугливо разгорелась и разлила мягкий белый свет по деревянным поленьям. Мужчины замерли. Они переводили взгляд с усталых рук на чёрный бархат, открывающийся небосводом. Ещё миг, и разлетелись огни: красный, жёлтый, синий. Меркли, вспыхивали, пугали.
Тишину не нарушал никто. Баба Ясыня взяла щипчики и принялась разбрасывать живые проблески.
– Каждый день вижу ясное небо.
После минуты созерцания, Антон Ильич поднялся.
– Я, значит, прав, – заговорил он дрогнувшим голосом. – И никто меня в этом не переубедит. Огни Сысоя?
– Они. – Полюбовавшись в волю, женщина бережно замотала своё наследство, и, отнеся его за иконку, победно взглянула на гостей.
– Не могу поверить. И огранял он? Да что я спрашиваю.
– Как Вам удалось, Ясыня? – впервые заговорил человек в очках. Он всё ещё протирал стёкла, дыша на них часто и взволнованно. – Ведь советская власть…
Яков Алексеевич не договорил, взглянул на учителя.
– Мой коллега недоумевает, как удалось сохранить такую красоту.
– Князь мира берёг. – Тут старушка поднялась, и, повернувшись к «Георгию» лицом, проговорила, кланяясь. – Крест – креститель, Христов хранитель, крест-красота, крест – церковна высота, крест – ангелам слава, крест – царю держава.
– А не страшно так одной жить?
– Не убоюся, что сотворит мне человек. Немирность, ненависть в пагубу себе, в лютое томление.
– Непостижимо, – крутил головой Яков.
* * *
Месяц спустя, Антон Ильич всё вспоминал "небо в алмазах" и странную непонятную женщину.
Тогда, вечером, Яков спросил: – Что же Вы так бедно живёте? Вам двадцать пять процентов в награду от государства полагается, двадцать пять процентов народных алмазов.