– Вас как по отчеству?
– По отчеству? Зачем? Ясыня, так и есть от рождества.
– И всё-таки, – не унимался гость.
– Дед Сысоем был, отец – Талей.
– Странное имя, не русское, вроде.
– Не размыкай уст, – ответила Ясыня, и от искр в зелёных глазах Якову Алексеевичу стало не по себе. – Суетный ты какой-то. Таля – одно, что Проталион. От проталины имя берёт.
– Ясыня Проталионовна, извините, что мы Вас потревожили, дело вот в чём. – Тут Кашуба замялся, не зная, как объяснить тёмной, дремучей женщине всю серьёзность и деликатность совпадений.
Та молчала.
– Можно мы какое-то время у Вас побудем? Места осмотрим, да и поможем, чем сможем. Хоть крышу залатаем.
– Татьяна велела передать, – молодой в очках вытащил пакеты с провизией.
– Ещё что сказала?
– Что Анфиса пришла.
– Вернулась, так вернулась. Оставайтесь.
Старуха отвернулась и занялась поклажей. Из пакета вынырнули банки, хлеба, сушёные фрукты и большая горка спичек, каким Ясыня очень обрадовалась.
Дни шли. Подбоченившийся домик приобрёл жилой вид, а мужчины всё продолжали искать малиновые и фиолетовые зёрнышки, просиживая у ручьёв и рек до вечерних зорь.
В один из таких вечеров, немногословная Ясыня, оттаявшая под вниманием людей, поведала историю синего кувшина.
– Стало быть здешний?
– Тутошний, – соглашалась старушка, беря осколок в руки, – дед Сысой делал. Старался. Почитай, века два назад.
Было ли это преувеличением, горожане затруднялись сказать, но и оспаривать не хотели. Пусть будет два.
– А не встречал Сысой вот такие камушки?
Ясыня взглянула на протянутую к себе ладонь, и, сощурив глаза, внимательно посмотрела. Блики солнца упали на небольшие зёрна, зажглись в них рубиновыми искрами.
– Это пироп. Такие иногда встречаются вблизи ручьёв.
– Нет, ни к чему ему такие.
Антон Ильич понурил голову, и ссыпал «капитал» на стол. Искорки разбежались и погасли.
Старушка, аккуратно сложившая остатки посуды в холщовый мешок, вытащила из кармана широкой юбки-солнца какой-то предмет, и, улыбаясь лукавыми морщинками, подала его гостю.
– Это кольцо?
– Да. Тоже Сысой делал.
– Яков Алексеевич, взгляните. Вот он.
– Антон Ильич, это же… алмаз.
– Верно. Адамас, – кивнула старушка.
– Ясыня, как же это может быть? Мы ищем, а Вы вот так достаёте его из юбки и спокойно говорите «адамас». Вы хоть понимаете, что это такое?
Старушка мгновенно нахмурилась.
– Что я, алмаза от вашего песка не распознаю?
Ответ явился настолько карикатурным, что Антон Ильич не выдержал и рассмеялся.
– Боже упаси меня, милая Вы наша.
Весь следующий день Кашуба веселился, пританцовывал, брал перстень в руки, долго смотрел на него, поворачивая на свет и вновь отдавал Ясыне.