Павлик вылетел на сцену благодаря физическим способностям “Золотой Рыбки”, нашедшей его за вторым занавесом.
– “Ко – ко – ко”, – запел Петушок, успокоившись.
Елена не отводила взора от интересующей её ложи. В голове рождался план.
Что касалось Вадима и Оксаны, те давно держались за руки, не обращая внимания на разыгрывающуюся на сцене драму. Глаза смотрели в глаза. И первое молчание значило много больше, нежели поток красноречивых фраз.
Подвижная конструкция сделала оборот. Перед зрителем предстала с детства знакомая картина. Плещущаяся в тряпичных волнах Рыбка, – актриса Полунина, – представляла собой показательное торжество таланта. Она была огромной и, исходя из этого, могла исполнять только очень большие желания.
Актрисой Полунина была тоже хорошей, не с дарованием, но с даром, некой притягательной силой, которая сметает всё на своём пути, и первыми – сомнения.
– Я белок никогда не играла и играть не собираюсь, – проговорила в приватной беседе возмущённая артистка, не переставая волноваться. – Это после таких, можно сказать, эпохальных ролей, – продолжала она, перечисляя. – Снежная Королева, матушка – Зима, Вьюга. И что теперь? Два слова: “Гриб будешь? “Нет, надо уходить до ёлок.
Имелись в виду новогодние спектакли, обязательный атрибут современного театра с, как правило, большой доходной частью. Несправедливо хорошо было Снегурочкам – роль приличная, длинная, платили неплохо.
– И дети радуются, – поддержала Полунину подруга, не имеющая к театру никакого отношения.
– Да – а, – протянула та в ответ рассеяно, – и дети радуются.
Ария Золотой Рыбки благополучно завершилась обещанием новой избы, но день 27 июня закапризничал. От волнения людей или от нечеловеческой силы ожившей по себе техники, персонажи очутились в непривычных для себя условиях.
Появившаяся на авансцене Шамаханская царица вместо того, чтобы зазывать царя в свой необычный шатёр и укладывать того на парчовую кровать, с ужасом обнаружила, что кроме дряхлой землянки, Додона и пригласить толком некуда.
Старухе из “Золотой Рыбки” тоже не повезло в путанице с разворотами сценической конструкции. В то время как она, согласно мизансцене, вышла к рампе в собольей душегрейке и парчовой кичке, легчайшего шифона шатёр вернулся на прежнее место с окружающими его цветочным лугом и кустарником.
“А где же терем?” – застыл в глазах безответный вопрос, обращённый к коллегам по театральному цеху.
Но шатёр стоял намертво. До того метавшийся круг перестал подчиняться кнопке.
– Занавес! – ревел помощник режиссёра беззвучно. На его лице сложилось слово “антракт”, а носогубная складка показывала, каким он будет за кулисами.