– Хм, – протянул Эмерсон. – Раз ты так говоришь, Пибоди... Но сначала... – Он повернулся к Давиду, присел на корточки у подножия кровати и обратился к нему по-арабски. – Хамед сказал мне, что человек, который пришёл сюда прошлой ночью, не причинил никакого вреда девушке. Он пришёл за тобой, потому что Хамед купил тебя.
– Он солгал. – Но мальчик избегал встречи с глазами Эмерсона.
– В соответствии с английским законодательством покупка и продажа людей невозможна, – согласился Эмерсон. – Но есть более старые законы, и есть те, кто ставит их выше нынешних. Хамед не имеет претензий к тебе, пусть даже ты ему не веришь. А ты?
Последние два слова хлестнули, будто пощёчина. Мальчик вздрогнул – и я тоже. Как я могла быть настолько слепой? Существует лояльность, основанная на рабстве – полная обид и ненависти, но признанная теми, кто верит в этот кодекс. И для них она может заменить все другие обязательства.
– Отец… – начал Рамзес.
– Помолчи, Рамзес. Давид?
Мальчик покачал головой.
– Нет. Нет, Отец Проклятий. Клянусь Ситт Мириам, её Сыном[140], святыми...
– Хорошо, – кивнул Эмерсон. – Я верю твоим словам. Ты когда-нибудь изготавливал для Хамеда статую богини-гиппопотама?
Он не знал, что был недобрым. Эмерсон не способен на преднамеренную жестокость по отношению к ребёнку. Но грубые вопросы тяжело давались мальчику, привыкшему к ударам и ругательствам и ещё не научившемуся доверять. Глаза Давида потупились, и его невнятный ответ был едва слышен:
– Айва[141]. Я не знал...
– Прекрати издеваться над ребёнком, Эмерсон, – прервала я.
– Издеваться? – Эмерсон повернулся ко мне лицом, голубые глаза блестели от негодования. – Дьявол, Пибоди, как ты можешь предполагать, что я способен на такое?
Давид не испытывал благодарности за моё вмешательство. Подарив мне укоризненный взгляд, он расправил плечи и заговорил, как мужчина.
– Я сделал её. Я сделал две. Таурт, госпожа родов. Это была хорошая работа.
– Отличная работа! – воскликнула я. – Значит, та статуя, которую мы нашли в гробнице, тоже подделка?
– Довольно, – сказал Эмерсон, протягивая руку за трубкой. – Я внимательно рассмотрел её сегодня днём. Ты знаешь, как она там оказалась, Давид?
Мальчик покачал головой, а я удивилась:
– Как он мог? Он находился здесь и был слишком болен, чтобы двигаться, когда туда поставили эту проклятую штуку. Эмерсон, брось трубку. Забери их с Рамзесом на палубу. Чай вскоре будет готов.
Рамзес настаивал на том, что он может идти – и это соответствовало истине – но, поскольку Эмерсон преисполнился решимости, он с негодованием подчинился тому, что его понесли на руках. Кроме того, ему пришлось терпеть дальнейшие перебранки с Нефрет, которая, дай ей волю, закутала бы его в шерстяные покрывала с ног до подбородка, а также с Гертрудой.