— Танцы! — объявила мать, когда Катарина принесла старинный граммофон. — Какие пластинки! Какие записи! Ну, кто будет танцевать?
Она выразительно смотрела на меня и на Микки. Я вгрызлась в мясо, хотя наелась и так от души. Танцы хороши, когда это спорт, а не когда ты обжимаешься с незнакомым тебе человеком, это час пик в общественном транспорте, увольте, нет, не хочу. Микки смекнул, что может избавить себя от страданий, навалив себе в тарелку салат, и в итоге танцевали только отец и Катарина, продолжая свою беседу про право и ошибки врачей под тоскливым взглядом матери.
Но в целом я не могла сказать, что провела этот день плохо. Я отдохнула, загорела, у меня обветрилось лицо, и когда в ванной я взглянула на себя в зеркало, поняла, что Лое этого не хватало — легкой небрежности и налета «естественных недостатков». Французский шик, улыбнулась я и тут же приказала себе не думать ни о какой Франции. Ближе к вечеру я напросилась с Катариной поливать цветы и огород и получила очередной заряд бодрости. Руки немного болели, но смена деятельности дала нужную встряску. Микки я после обеда и танцев больше так и не видела, зато заметила, как дуется на меня мать.
Я от всего временно отключилась, переключилась… и только потом станет ясно, верно я сделала или же нет.
— Лоя, можно было быть немного общительней? — напустилась мать на меня, когда мы сели в шифтер. Водитель опустил перегородку, отец достал планшет…
— Мне кажется, я была и так довольно активна, — хмыкнула я. — Огород, салат, мясо…
— Я не об этом. Микки приятный молодой человек…
— Который даже в университет поступить не может, — прокомментировал отец, не отрываясь от планшета.
— Какая разница, Уолтер? Лое почти двадцать пять…
— И поэтому мне срочно нужно найти себе кавалера или ползти на кладбище? — съязвила я и прикусила язык: память деликатно намекнула, что здесь людей только кремируют. — Мам, у меня впереди карьера и аспирантура.
Я не стала напоминать, о чем мы вчера договорились. С такими людьми как мать это плохо работает, ее это только взбесит. Но отец на моей стороне, я могу быть спокойна.
— Лоя, а дети?
— А они обязательны?
Мать потрясенно закрыла рот. Отец улыбался — я видела, как подрагивают его усы. Я могла бы сказать, что дожила до сорока семи лет в одиночестве, если не считать периодических ненавязчивых встреч, и ни дня не жалела об этом. Главное — не то, кем тебя хочет видеть условное общество, потому что оно найдет за что тебя осудить, если ему сильно приспичит, а то, как ты хочешь жить сам.
А мать? Мне кажется или мне действительно стоит осторожно подтолкнуть ее к тому, что ей неплохо бы посетить психотерапевта? Или хотя бы семейного врача, это могут быть просто гормоны, такие перепады настроения — неужели ей самой это нравится?