— Я… требую… объяснений! — настырно продолжала я, несмотря на сбивающееся дыхание.
— Я не стану ничего объяснять, — отозвался он, не оборачиваясь.
— Почему!? — возмутилась я.
— Не хочу, — прозвучало в ответ, а затем он споткнулся обо что-то скрытое снегом, потерял равновесие и ударился раненым плечом о дерево.
Анатоль грязно ругнулся, из-под жгута обильно плеснуло, а у меня к горлу подкатило. Я всегда считала, что не боюсь крови. Я спокойно сдавала всяческие анализы, не падала в обморок от вида алеющих царапин и достаточно в своей жизни набинтовала порезанных пальцев и прочих кровящих частей тела, как своих, так и чужих. Да на мне самой после обнимашек с недоубитым канцлером данной жидкости было предостаточно — белоснежный мех пестрел разного рамера и насыщенности пятнами, каплями и потеками, где сбился в острые подстывшие на морозце сосульки. Но вид потекшей из-под повязки, дорожкой скатившейся по руке и закапавшей с кончиков дрогнувших пальцев алой жидкости, заставил меня срочно искать уединения за ближайшим кустом. Звуки никуда не делись, но хотя бы от зрителя я спряталась.
Вернулась. Анатоль меня ждал. Я было порадовалась, что не такой уж он безнадежный, как мужчина в два шага оказался рядом, задрал мне подол и рванул за нижнюю юбку. Мой возмущенный вопль заглушил протестующий треск рвущейся ткани. Коленкам стало значительно прохладнее и немного свободнее, а маньяк обзавелся внушительным куском батиста, который тут же разодрал на полосы и употребил в качестве перевязочного материала.
— Могла бы и помочь! — сказал этот невозможный тип, пытаясь затянуть узел, используя свободную руку и зубы.
— Мог бы и попросить!
Я ужасно устала, злилась, меня мутило, но мы кое-как справились с повязкой в три руки. Пришлось пожертвовать еще кусок. Истерика пробивалась смехом, я представляла себя героиней псевдо-военного фильма, медсестрой, с одухотворенным лицом рвущей последнюю рубашку, чтобы спасти раненого бойца. Остатки юбки были сунуты куда-то под куртку. Туда меня Анатоль не пустил, видно, хихикающая медсестра с дурными глазами не внушала доверия. Потом мне милостиво позволили ухватиться за карман, и мы снова пошли.
— А почему на нас не нападают? Мы же теперь легкая добыча.
— Они не трогают раненых. Убивают, да. Но если ранят и получают отпор, не трогают. Будут плестись следом, пугать, но не тронут.
Лес закончился неожиданно. Мы вывалились на запруженную каретами площадку со следами поспешного бегства. Валялись брошенные вещи, кое-где снег был испятнан кровью, обычной и черной. Из одной из карет свешивались чьи-то ноги. Один труп валялся у кромки леса, еще один — прямо передо мной, из под-живота расплывалось темно-красное. Чуть дальше в черной луже лежала лошадь с разорванной шеей. Больше лошадей не было.