В этом же ряду стоит упомянуть решения нескольких городских и районных советов Центральной Украины (Житомир, Хмельницкий, Полтава) о вывешивании в памятные дни (список таких дат варьировался) чёрного-красного флага (партийное знамя ОУН) — правда, при этом идентичность данного символа была отредактирована: он назывался «Знамя достоинства и свободы» [Касьянов, 2019, 171—172].
Такая подмена символического кода была очевидной и в других случаях: например, из оборота ушёл маркер «националистическое движение», на замену пришло название «национально-освободительная борьба», где центральная роль отводилась ОУН-УПА. Подобным образом из собственного названия Дивизия СС «Галиция», публичный культ которой, вслед за культом ОУН и УПА стали продвигать из трёх западных областей на всю Украину, исчезли «неудобные» буквы — СС.
Инициаторы «декоммунизации» объясняют видимый успех своих действий соответствием задач этой политики современным задачам строительства нации. Можно сказать, что в целом отношение к «декоммунизации» в обществе было достаточно апатичным. Сам проект был инициативой весьма узкого общественного сегмента, представители которого не очень интересовались мнением народа, но охотно ссылались на него, когда оно, по их мнению, совпадало с их собственным. «Ленинопад» зимы 2014 года, выглядевший или представленный как стихийное «движение масс», инициаторы «декоммунизации» посчитали или захотели посчитать свидетельством глубокой озабоченности общества засильем «коммунистической символики». Когда же у граждан всё-таки спрашивали их мнение, то нетрудно заметить, что первоначальное одобрение «относительного большинства» достаточно скоро трансформировалось в критическое отношение к инициативам и усилиям «декоммунизаторов» — при этом оно возрастало по мере успехов «декоммунизации». Пожалуй, наиболее распространенным мотивом критики «декоммунизации» (помимо чисто идеологических) ещё на этапе пропагандистской кампании было её восприятие как несвоевременной и дорогостоящей затеи в контексте других вызовов: экономического кризиса, усугублённого войной, коррупции, роста цен, низким качеством медицинских услуг и т. п.
Когда «декоммунизация» символического пространства уже была реальностью, социологические опросы подтвердили три тенденции: во-первых, наличие значительной части граждан, критически воспринимающих действия власти в этой области, во-вторых, чёткое региональное разделение в отношениях к этой политике, в-третьих, уменьшение удельного веса сторонников этой политики и увеличение доли тех, кто её не одобрял. Реальность несколько разошлась не только с ожиданиями инициаторов «декоммунизации», но и с оценками экспертов. В 2017 году почти 69 % опрошенных экспертов (методология опроса и круг экспертов неизвестны) сообщили, что политика «декоммунизации» окажет позитивное и «скорее позитивное» влияние на формирование общенациональной идентичности украинцев, почти 21 % — что негативное и «скорее негативное» [Центр Розумкова, 2017, 69].