Список обреченных (Точильникова) - страница 127

— У нас наказывают.

— И совершенно неправы. Если бы не это, возможно, и Альбицкий не счел бы для себя убийства допустимыми. Но уж в случае с Синепал позиция Лиги с точки зрения морали совершенно не безупречна. Никто вообще не доказал, что ее слова привели к чьей-нибудь смерти. Да, ее ложь бесила тех, кто знал реальное положение дел. Да, вызывала отвращение и оторопь от степени цинизма. Но убивать за это, Дамир, это все равно, что сажать в тюрьму за реплики в интернете.

— Олег Николаевич, ну это не одно и то же!

Олег положил руку ему на плечо.

— Дамир, давайте отложим этот спор. Вы пока обдумайте, а у нас есть еще две актуальных болячки. Потом мы обязательно к нему вернемся. Не хотите что-нибудь из продуктов? Конфеты? Сгущенка? Не килограммами, но немного я смогу пронести. Мне можно.

Дамир улыбнулся.

— Ну, хорошо. Сгущенка.


Вечером пришла еще одна новость. Ретранслировали в основном оппозиционные СМИ, но потом подхватили и государственные: «У ворот своего дома в станице Николаевская в десять часов вечера был застрелен фигурант списка Лиги Свободы и Справедливости депутат Дягилев Артемий Кузьмич».

Олег пошел на кухню, налил чаю, открыл окно. Вишни уже почти отцвели. Последние лепестки сдувал слабый ветер.

Чувства были смешанные. Он очевидно сообщник, по крайней мере, подстрекатель. Это было неприятно. С другой стороны, он, возможно, предотвратил большее зло. Хотелось бы в это верить. Арест Дягилева, суд и коррекция были бы много лучше. Но кто-то его будет там арестовывать и судить? Скорее найдется очередной народный мститель, вроде, Саши, который тут же попадется, и ему будет грозить пожизненное. Лига хотя бы эвакуирует своих исполнителей.

Около полуночи пришло письмо от Альбицкого.

«Не переживайте, Олег Николаевич. Вы все сделали правильно. Я понимаю Ваши чувства, потому что каждый раз чувствую тоже самое. Я тоже сомневаюсь. Но здесь все просто. Здесь были действия, а не слова. Я уверен, что в результате совокупное количество добра в мире увеличилось, а не уменьшилось. А ведь именно к этому мы стремимся».

«Андрей, нет! — отстучал Олег. — Я знаю этот чистый кайф, который испытываешь, когда творишь добро, когда получается кого-то спасти, сделать лучше, вытащить на свободу. Здесь не то! Мерзкая примесь, дурное послевкусие, червоточина. Был бы он абсолютным монстром, но он же человек!»

«Не всегда получается без примеси, Олег Николаевич. К сожалению».

Стоит ли Саше и Дамиру говорить? С одной стороны, не очень педагогично, но и скрыть нельзя, ибо это форма лжи.

Вопрос разрешился сам собой. Когда Олег пришел в Центр на следующий день, оказалось, что Саша уже все знает: телевизор. А вечером все знал Дамир, потому что гулял с Сашей. Кашель стал меньше, погода стояла теплая, и врач разрешил гулять. И уже состоялось рукопожатие с благодарностью от всей станицы. «Я не из Лиги», — привычно отпирался Дамир. Никаких угрызений совести по поводу Дягилева Дамир не испытывал, и Олег решил, что коррекция все-таки нужна, хотя и минимальная. Но какое у него теперь моральное право на такую коррекцию!