— И я тоже, — произносит с досадой. — А без света мы здесь ноги переломаем. — Вздыхает с досадой. Потом притягивает меня и жадно целует: — Светлая моя, — шепчет, прижимаясь губами к виску, — тебе нужно побыть умницей. Здесь неподалёку, буквально, в двух метрах, подсобка. В ней — всякий инвентарь. Есть там и фонари. Я знаю, где они лежат, найду на ощупь. А ты стой тут. Не двигайся. Молча. Мы не знаем причин, по которым погас свет… Лучше не привлекать лишнее внимание. Поэтому — тс-с-с-с! Я скоро…
Хватаюсь за рукав его пиджака, мотаю головой:
— Нет, не оставляй меня, — хнычу. — Я боюсь…
Он прижимает к себе крепко-крепко.
— Мне и самому не хочется тебя отпускать, малышка. Но иначе нельзя. Если я сейчас не найду фонарь — мы не выберемся отсюда…
— А может скоро дадут свет? — продолжаю цепляться за соломинку.
— Может, — грустно говорит Давлат, — а может — нескоро. И что тогда? Не сидеть же здесь в темноте и холоде.
Кое-как удаётся отпустить его. Он поспешно целует меня в волосы и ныряет в абсолютную тьму…
Страшно…
Господи, как страшно…
Я буквально впечатываюсь в стену, врастаю в неё, словно холодная шершавая поверхность способна меня спасти.
Нужно отвлечься… Забить мысли какой-нибудь глупостью. Монотонной, успокаивающей.
Правильно — считать овечек.
Загадываю, что на сотой Давлат вернётся, верю в это, стискивая кулаки, и начинаю счёт:
— Раз овечка… Два овечка… Четырнадцать… Двадцать три…
Собственный шёпот смазывает остальные звуки. А их мне кажется слишком много… Да что там! От страха чудится, что сама тьма вокруг меня копошится и вздыхает…
— Сорок четыре… Пятьдесят девять…
Уже немного, уже скоро. Он придёт.
Сердце колотится так, что мне кажется, его слышат даже в зале…
Не страшно…
Это просто коридор ночного клуба.
Монстров и привидений не бывает…
— Семьдесят восемь… Восемьдесят два…
Осталось чуть-чуть. Ты же смелая, Кристина. Подумай, как будет смеяться вместе с Борькой над нынешней своей паникой…
— Девяносто… Девяносто один… Девяносто два…
Теперь цифры почему-то тянутся, как жвачка… Повисают, капают… Прежде — летели… А теперь я вынуждена торопить их.
— Девяносто четыре… Девяносто пять… Девяносто шесть…
Шорох… Ощутимый… Шаги…
Он возвращается. Всё, как и загадывала. Сердце начинает работать на пределе… Часто-часто…
— Девяносто восемь… Девяносто девять… Сто…
Готова уже вздохнуть с облегчением — чую, он рядом.
Но… раздаётся тихий смешок и ледяные пальцы обвивают моё запястье…
А потом вспыхивает свет…
Таращусь, узнаю её, ору…
И проваливаюсь во тьму, ещё более густую и настоянную, чем прежде.
Последнее, что улавливает тускнеющий мозг, фразу, сказанную циничным и самодовольным, но таким знакомым мужским голосом: