— Но пока она её дочь по всем документам, вы не имеете права…
— Мало я вам плачу? — устало спросил я, и сам же добавил — нет, не мало. Придумайте что-нибудь.
Они убрались восвояси. Я поднялся наверх, к дочери. Она не говорила со мной почти, но меня тянуло в её комнату, смотреть, как сидит на подоконнике поджав колени. Ждёт. Няня теперь у неё есть. Настоящая… У нашей первой малышки поначалу няни не было. Настя все хотела делать сама. А потом, как поняли, что она серьезно больна, ее комнату захватили медсестры и прочие врачи. До сих пор словно пахнет лекарствами…
— Даша, — мягко говорила няня. — Смотри, какая красивая пироженка. Давай скушаем и пойдём гулять. Там снег липкий, слепим снеговика, я морковку попрошу на кухне…
— Елена Павловна, — подозвал я.
Она поднялась и торопливо, но чинно вышла в коридор, оставив дверь приоткрытой. Посмотрела на меня вопросительно.
— Да?
— Не зовите её Дашей.
— Но это её имя, она откликается только на него…
Заглянул в комнату — сидит. На посту. Маленькая и гордая, несломленная.
— Старайтесь обходить в разговоре. Не обращайтесь напрямую. Больше уменьшительно-ласкательных вместо прямого обращения по имени. Она должна отвыкнуть.
Заявление принимать не хотели очень долго. Бегали, звонили кому-то, даже матерились. Не на меня. От меня взгляд отводили, как от прокаженной, словно я заразная, не подходили даже близко. Затем машина следствия все же завертелась, мне обещали сделать хоть что нибудь. Позвонить. Я не очень верила в то, что позвонят.
Вернулась домой, в квартиру. Она без Дашки такая пустая пустая. И у меня тоска такая на сердце, что кажется, не могу дышать. Задыхаюсь. Я пробыла здесь несколько часов, беспрестанно шагая из угла в угол и кутаясь в одеяло — мерзла. Добрая не в меру Галя звала меня к себе, но я отказалась. Приходила соседка, стучала долго, но я не открыла. Я не хотела слышать того, что она скажет.
Звонков все не было и ближе к вечеру я снова пошла в отделение полиции, в надежде узнать хоть что нибудь. В этот раз меня пропустили сразу и молча. Снова была очередь из страждущих и несчастных, но мужчина в форме взял меня под локоть и провел мимо всех в кабинет сразу. Этому я не обрадовалась — страшно.
— Есть какие нибудь новости? — робко спросила я.
Вся моя смелость улетучилась. Я бы хотела сказать, что сражаясь за дочь я буквально брала штурмом города, но это не так. Мне едва хватало сил передвигаться.
— Ольга, — вздохнул мужчина, и столько горечи и человеческого сочувствия было в его вздохе, что мне снова трудно дышать, и кажется, что вот-вот от страха просто вырвет на стертый множеством ног пол. — Мы мало что можем сделать.