Потому что вижу. Вижу. Чувствую. И пробирает до мурашек.
Один неверный жест, и этот вулкан сорвется. Нас накроет расплавленной лавой. Испепелит так, что даже ошметок не останется!
И я чувствую. Я знаю. Его ярость, его ненависть — одна сплошная боль.
Он же не меня. Он нас обоих уничтожит, если сорвется!
И ничего. Ничего уже нельзя будет исправить! Ничего не изменить!
Если Бадрид сейчас НАС раскурочит, то ничего не останется. Ничего уже мы больше не сложим. Ничего не соберем.
И его боль я чувствую так явно, будто мне в сердце засадили множество острых ножей. А они заставляют кровоточить. Они колют снова и снова, вонзаясь все глубже. И проворачиваются миллионы раз!
Это не больно.
Это будто сдирает кожу с самой души. Оглушает дикой болью так, что дышать невозможно!
И я понимаю.
Понимаю его. Все то, что он видел…
Он не услышит сейчас ни единого моего слова!
Лучше молчать. Не пытаться. Не срывать то, что и так сдерживается диким усилием его воли.
Впервые я понимаю, что нужно быть мудрой.
Просто замереть рядом с ним. Просто переждать.
Только когда он успокоится. Когда эта дикая лава бурлить перестанет.
Только тогда будет шанс. Единственный шанс на то, что он что-то услышит!
Я ведь знаю. Я помню, как это было. Что я чувствовала, когда видела его с другой. Когда он другую вел под венец. Прекрасно помню, как меня раздирало на куски, на рваные части.
А он?
Что чувствует он, когда видел меня с Динаром?
Это стократно хуже. Ведь выглядит все именно так, что я его предала!
Поэтому только молчу.
Улыбаюсь, но лишь внутри.
Радуюсь, что удалось пережить эту ночь. Ведь именно первое время самое трудное!
И он сдержался. Вчера еще сдержался, хотя я видела, чего ему это стоило! Меня саму чуть не взорвало его дикой стихией!
Но он принес еду. Сам!
А, значит, в его сердце еще есть. Есть маленький ход. Может, просто самый незаметный закоулок. Через который я смогу донести ему правду. Через который я смогу возродить нас и нашу любовь! И это единственное, что дает мне надежду! Ведь, если бы все было кончено, он отослал бы меня подальше. Не приходил бы. Поручил надзирать за мной своим людям!
— Куда?
Стараюсь не смотреть на него. А сама жадно вбираю каждую клеточку. Лица. Мощной фигуры. Каждый оттенок, что плещется в черных глазах.
Распаковываю принесенный им пакет.
В руки не дает. Оставляет на кресле, просто кивнув на него головой.
И даже не подходжит. Так и остается стоять в проеме, широко расставив ноги и скрестив руки на груди.
А мышцы вздымаются. Жилы дико набухли. Кулаки сжаты почти в камень.
Так лучше. Держаться сейчас подальше. И побольше молчать.