Чешу псину, короткая шерстка колет пальцы, а сам рассматриваю кореша. Короткостриженый широкоплечий мужик с бритым виском и опасной наколкой на виске. Не многие знают истинное значение татухи.
Раскосые глаза смотрят равнодушно, но с напором, прямые брови сошлись на переносице.
Монгол злится. Знаю, что прикрывает мне тыл. Единственный человек, которому можно рискнуть доверить спину. Он не ударит исподтишка. Напряжен.
— Всякий раз кто-то да скалится, а потом затихает. Вечные терки — по-другому бизнес наш не строится. Главное не сам процесс, а концовка. Будет прав тот, кто сорвет куш.
— По краю ходишь, Ваня. Кончай с ней.
Волчара волчару чует. Вижу в черных глазах осуждение.
— Ты берега не путай, да за буйки не заплывай, братик.
Говорю и голос у меня тихим становится. Угрозой напитывается.
Улыбается Монгол, зубья свои белые, что так контрастируют со смуглой кожей, демонстрирует.
— Красивая у тебя кукла, Кровавый, появилась. Но ты ведь знаешь, что, приближая девку, ты ее от одних псов защищаешь, а вот другие, враги твои, след чуют, прокусить захотят и если кукла только кукла — это одно, но если она ценна…
Замолкает. Взгляд тигриный из-под широких бровей пуляет в меня.
— Монгол, пока ты имеешь больше прав, чем другие, но и твой лимит не безграничен. Заканчивай базар, — мой рык псов скулить заставляет.
Есть тут два зверя похлеще, чем ротвейлеры.
— Не гневайся, брат, — пригибает голову, как перед броском.
Тут все на инстинктах. Боевое прошлое у нас с Монголом за нас говорит.
— Ты ведь коронован, Ваня. Купола на спине твоей не просто так красуются.
— Зарываешься.
Резкий злой смех и по мозгам рикошетом:
— Ты пожалел ее.
Рука на шерстке пса сжимается, и собака под рукой порыкивать начинает, напряжение улавливает.
— Из-за этой девки ты дал врагам почуять, что у Кровавого бывают послабления.
— Монгол! Остановись. Брат. Зарываешься.
— Слей ее!
Не замечаю, как псам сигнал даю:
— Завалить.
Лай бешеный. И ротвейлеры рвутся вперед. Исполнять. Пригибают головы, прыгают в желании прихватить мишень за горло.
Монгол отбивает атаку, отбрасывает одного пса, отшвыривает от себя второго. Но собак много, и каждая натренирована вгрызаться до кости, вырывать мясо.
Уворачивается Палач, но долго в рукопашном против стаи не продержится даже он. Мы это оба понимаем. Бросает на меня лютый взгляд и нож из-за голенища выхватывает.
— Стоять.
Даю команду псам. Ротвейлеры отскакивают, продолжают рычать и скалиться, уши пригибать, пока кореш мой единственный, тот, кто правду в глаза всегда говорить не боится, кровь сплевывает и с колен поднимается, вперив в меня бешенный взгляд.