у Кима депутат... Он же за народ... Нам всегда так в школе
говорили... и в пионерском лагере... Мы еще там на костре
картошку пекли... Лагерь... Засудят теперь и в лагерь пошлют...
Не засудят. У нас только врагов народа наказывают... Это тех,
50
что жучков разных в хлеб бросали, битое стекло в масло
сыпали... Людей травили. А тетю Веру? — Рита не заметила,
что одна из законниц села на гробике, лениво зевнула и нача
ла тихо-тихо себе под нос мурлыкать песенку:
Говорила я ей на разводе:
Ты за зону теперь не гляди,
И не думай совсем о свободе,
Срок огромный у нас впереди.
— Подъем! — зычно объявил дежурный и громко, по-хозяйски, затарабанил ключом по двери.
— Помолчи хоть ты, Кира. Тот гад поспать не дает и ты
воешь.
— Вставай, Лизунчик, не дрыхни. Сейчас жабы приле
тят, — жизнерадостно тормошила Кира свою напарницу.
— Жабы, жабы... Ты, Кира, по-человечески говорить не
научилась. Горбыли, Кира, птахи, птеньчики... пайки кровные...
А ты — жабы!
— Васек Ротский всегда горбушки жабами звал. А Васек
— старый вор. Он еще при царе в арестантских ротах чалился,
потому и кличка у него Ротский. И с Антошей Осесе я жила,
он тоже...
— Получайте хлеб! — крикнул надзиратель.
— Всегда готовы, гражданин начальник. Десять жаб. Точ
но, начальник, как в аптеке. — Когда закрылась кормушка
и шаги надзирателя заглохли в глубине коридора, Лиза вопро
сительно взглянула на бывшую супругу Ротского и та утвер
дительно кивнула головой.
— Поднимите руки, кто пришел вчера. Раз, два, три, четы
ре — точно. В первый день вам не положено штевкать всю
жабу. За половину мы вас казачим.
— Казачите? — не поняла Рита
— Забираем себе и берляем, жрем за здоровье ваше, а
в брюхо наше, — глумливо пояснила Кира.
— Ворам в законе так делать не положено. Вы можете
казачить за тряпки, за дачку, за табачок, но за кровную пайку
под самосуд пускают. Я в Марлаге, в Дальлаге, в Нарлаге, на
бухте Ванина чалилась и воровские законы знаю не хуже
тебя, — запротестовала соседка Риты, но не та, что стонала
51
во сне, а другая, широкоплечая мужеподобная баба. Ее при
вели в карцер вчера, поздно вечером.
— Молчи! Ты руку не поднимала. Я тебе всю жабу отдам.
Я вижу: ты бывший человек. Не хочешь к нам, притырься
среди фраерих. А законы ты знаешь довоенные. Тогда за жа