Граэта не терпела, когда её называли бабушкой или тёткой, заявляя, что бабушка это состояние души, а тётка — черта характера, а в ней отсутствует и то, и другое. И неизменно выгнув тонкую седую бровь, добавляла: «Пока!» И тихонько сама над собой смеялась.
Вот она бы сейчас точно сказала что-то многозначительное, вроде:
«Жизнь — это полосатый забор. И за какой-то из этих полос всегда будут ворота. Ищи выход, блаженное дитя! Не позорь родственников!»
Опозориться больше, чем она это сделала уже, было, по мнению Петры, попросту невозможно.
Девушка устало и обречённо вздохнула, и замерла на полувдохе: старый замковый полигон! Он был ниже по склону, почти у самой нижней террасы и можно было только надеяться, что защита там ещё жива. Но полигон обычно был капитальной конструкцией и устанавливался раз и навсегда с максимальным резервом защиты, поэтому можно было рискнуть. Да и далеко он так, что оттуда точно ничего не будет видно! В любом случае, других вариантов не было, и Петра стала быстро спускаться вниз.
Перед нижней террасой она вдруг почувствовала, что не одна. Странная аура, и путаные образы мелькали перед глазами, но агрессии в них не было. Скорее, удивление, раздражение, иногда боль.
Петра замедлилась прислушиваясь. Но ни зверей, ни людей поблизости не чувствовалось. Разве что мелькали вокруг летучие мыши.
Она послала в направлении чужих мыслей мягкую убаюкивающую волну, надеясь, что та поможет несчастной зверушке заснуть, и стала спускаться дальше. Над площадкой чуть заметно мерцал защитный контур. Сердце Петры радостно подпрыгнуло, она прибавила шаг, и громкий стон у неё под ногами разорвал тишину.
Девушка вскрикнула, метнулась к трёхногой сосне, ища укрытия, сама не зная от чего. Сердце грохотало так, что за ним едва ли что можно было расслышать. Петра старалась ровно и тихо дышать, чтоб создать хоть какую-то защиту.
Защита плестись отказывалась. То ли паника не давала, то ли она делала что-то не так… Плетение в экстремальных ситуациях они ещё не отрабатывали. Петра присела и пошарила по земле, ища что-то не очень большое, но хоть сколько-нибудь тяжёлое. В руку попался голыш, на ощупь напоминающий толстый каменный блин. Петра поднялась и осторожно осмотрелась. Темнота вокруг тревожно безмолвствовала, луна давно скрылась за второй Зенкиной горой, и вокруг было, хоть глаз коли — ничего не видно.
— Не ори только, — произнесла темнота голосом Бачека.
И Петра заорала. Не специально. Это само как-то получилось. То ли от неожиданности, то ли от ужаса, то ли от острого сучка, больно воткнувшегося ей в бок.