– Меня зовут Атэ Грэкаль, – тихим, глубоким и слегка хриплым голосом произнесла она, – Меня попросили помочь вам. Могу я называть вас просто Тихея?
Я закивала, как болванчик.
– Конечно!
Атэ расстаралась на славу. Такой красивой я не была никогда, даже в самые прелестные детские годы я не могла бы быть очаровательнее! Вообще-то, фактически, Атэ лишь руководила процессом, а делали все служанки. По ней было видно, что птичка она довольно высокого полета, и я даже слегка опасалась – почему ее вообще послали мне помогать? Хотя, насколько я помнила, семья Икела точно стояла в иерархии повыше ее, так что дикостью это не казалось. Дикостью это казалось, только когда мы рядом с ней стояли. Вот тут-то было очевидно, что фамилии фамилиями, а благородная леди тут только одна.
Когда она сказала мне, сколько людей приглашено на небольшой семейный прием, я чуть не поперхнулась воздухом. Видимо все-таки Икелова родня в грязь лицом ударить не хочет, потому-то на прекрасную Атэ и возложили обязанность подготовить меня.
Она просматривала украшения, решая, что лучше всего будет смотреться на мне.
– Крупные пока уберите – они не к этому образу, – кинула она, а потом повернулась ко мне, – Не могу понять твой цвет глаз… То ли серо-зеленые, то ли каре-зеленые.
– Да черт их разберет, – я почесала пальцем висок, с трудом отрываясь от своего отражения.
Меня намыли, отскребли, обмазали и накрасили, но всю усталость сняло рукой, стоило только посмотреть на себя в зеркало. Да, до Атэ мне было далековато. Но я все равно выглядела чудесно. Вдруг вспомнилось, как я говорила, что не хочу проверять, буду ли симпатичнее, стоит меня приодеть, чтобы не разочаровываться. Теперь же я была рада, что такой шанс представился. Меня не красили сильно, казалось, что не красили вообще, но кожа будто сияла, а глаза стали казаться больше.
Легкое белое платье струилось множеством складок, стекая с открытых плечей, и держалось, казалось, только на светло-сером корсете, плотно обхватывающем талию, делая ее тоньше и приподнимая мое главное, а может и единственное достоинство. Самой мне на свою грудь смотреть нравилось, даже потрогать хотелось, но при мысли о том, что мне так в люди – в смысле, в нелюди! – идти придется, делалось дурно.
– А оно не слишком открыто? – робко мяукнула я, боясь обидеть Атэ после того, как она полдня на меня потратила.
Я, конечно, вовсе не была уверена, что она испытывает ко мне хоть толику теплых чувств, но сложно было не заметить, что старается она от души. Придирчиво перебирая ткани, баночки с маслами, украшения и туфли, какое кружево должно быть на корсете и нужно ли оно вообще. Когда мне казалось, что лучше уже и быть не может, она придирчиво оглядывала меня и находило что-то, что делало мой образ еще прекраснее.