Я складываю бровки домиком, ведь работает же всегда, и с самым непринужденным видом выдаю:
— Да ни в жизнь. Эти глаза напротив…не врут, — пропеваю мотивчик давно знакомой ему песни и улыбаюсь во все свои 31 здоровый зуб. Мудрость уже вырвал. Не мудрый мужик попался, ни разу.
На самом деле, примерно через полчасика я точно узнаю все, но волноваться конкретно ему нельзя, так что ложь во благо спасет как минимум двоих. Со мной троих.
— Андрей, после одного случая я не могу полагаться на удачу и предпочитаю держать под контролем любую опасную ситуацию.
Перевожу серьезный взгляд на мужчину, а в душе начинаю прикидывать варианты. Что за ситуация? Что могло такого случиться? От ужаса кровь медленно останавливает свой безумный путь и спустя секунды несется вскачь.
— Поделитесь? — душа холодеет, я уже весь напряжен, словно мне угрожает опасность. Скулы сводит от напряжения и волнения насчет, по сути, незнакомой и неведомой для меня ситуации и только потому, что все это связано с ней. Что?
Мужчина отрицательно кивает головой и тихо отвечает, едва заметно поглядывая на дверь:
— Все позади, но повод для волнения был и не один, — бьет по карманам в поисках чего-то, а не находя, злобно морщится. — Дай сигарету.
— Вы курите? — в смысле? Как так? Врачи же запретили, причем очень давно.
— Только тсс, — кивает в сторону палаты Есени и шепчет, — она устроит мне Третью мировую, если узнает.
— А знаете что? Я вам ее тоже устрою, куда вам курить, ядрена вошь! Нет, не дам.
— Ты зверь!
— Но какой обаяшка, — многозначительно поглядываю на Александра Павловича и рисую указательным пальцем нимб над головой.
Александр Павлович хмурится и кривится:
— Как тебя еще не окольцевали, хотя кому нужен бабник, прости, конечно.
Я обреченно поднимаю глаза к потолку и вскидываю руки:
— Не блядун, а дегустатор. Я Эстет-ценитель.
— Ага, не алкаш, а сомелье. Знаем и плавали еще как, — оба смеемся уже до коликов в животе, когда внезапно слышим звук со скрипом открывающейся двери.
Резко поворачиваюсь и вновь окунаюсь в ледяную прорубь малознакомых ощущений. Ну до чего же хороша. Вот в этой белой простыне, укутанной до самых пят, словно это на самом деле может скрыть ее наготу. Поздно.
В голове навсегда остался прекрасный след, а память ни за что не выкинет чудесную нимфу из черепной коробки.
— Па, я бы домой хотела…Мне можно ведь домой? — виноватый взор с отца переходит на меня, и видит Бог, я хочу сказать «нет» и могу сказать «нет». Но черт возьми, то, как она на меня смотрит, не дает мне ни единого шанса отказать в любой просьбе. Один взмах длинных ресниц, и я уже как верный щенок у ее ног.