— Да, у тебя ведь теперь личные дела с пассажирами.
— Какие дела? — Олег включается в нашу беседу.
Не хочу отвечать грубостью, хотя так и тянет послать. Мои, как он сказал, личные дела его точно не касаются.
— Все будет сделано в срок, не переживайте, Дмитрий Константинович.
Делаю последний глоток кофе, Олег так и не понимает, что между нами за перепалка, Курапов играет желваками. А я лукавлю, что мне плевать, обиженный и оскорбленный мужик хуже любой бабы.
Больше не обращаю на мужчин внимания, делаю звонок в службу доставки, переигрывая время доставки ланч-боксов. Надо еще подготовить джет к полету, но это пока терпит.
Достаю деньги из кармана брюк, кидаю на стол, хочу выйти на улицу. Стук каблуков отражается от стены пустого холла, на крыльце ветер моментально треплет несобранные волосы.
Делаю несколько шагов в сторону, облокотившись на небольшой выступ, любуюсь зелеными сопками, такая красивая, первозданная, ничем не тронутая природа. Закрываю глаза, подставляя лицо сахалинскому солнцу.
А в голове картинка одна ярче другой, память дает сигналы в мозг, тот, посылая импульсы, заставляет тело реагировать. Я словно все еще чувствую горячую и гладкую кожу мужчины, пальцы внутри себя. Я помню, как кончала на них, облизываю губы, ветер тут же сушит их. Мотыльки оживают, хаотично машут крыльями, сердце разгоняет кровь по венам.
Я полна порока, словно Громов пустил под кожу яд своих зеленых глаз, отравляя, подчиняя своим желаниям.
— Такая нежная.
Чувствую на щеках теплое дыхание, легкий поцелуй. Мужские руки забираются под пиджак, стискивая талию, прижимая к крепкому телу. Мне не надо угадывать, кто это, я знаю, поняла за доли секунды.
Шульгин трется щетиной о висок, сжимаю лацканы его пальто. Он пахнет дымом, поздней весной и моим грехом. А ведь я зла, очень зла на него. Но рука не поднимется сейчас дать пощечину.
Целует, я все еще не открываю глаза, нагло сжимая ягодицы, прижимая крепче. Не отвечаю на поцелуй, но открываю глаза, Артём смотрит, а я, прикусив ему губу, бью коленом в пах.
Я точно стала бессмертной, но не люблю, когда мной пользуются.
— Меня нельзя трахать лишь тогда, когда это захочется тебе. И целовать, и лапать вот так нельзя. Я сама решаю, с кем и когда быть.
Саму всю трясет, неизвестно, как он отреагирует на мой выпад.
Удар был несильным, Шульгин простонал, чуть качнулся в сторону, держась за яйца. А я, метнувшись в права, хотела убежать, как трусливый заяц, но была поймана за руку.
— Вот же сучка, смелая, да?
Нет, в его глазах нет огня ярости, только интерес. Он играет, большим пальцем поглаживает запястье, тянет мою руку, накрывая ей свой пах.