– Это вы! Это были вы! Не обманывайте! – Костя задыхался от ярости.
Сзади подскочил кто-то из санитаров и попытался его удержать. Костю с силой прижали к кровати. Шершавая ткань постельного белья впилась в незаживший шрам, заставляя его кричать от боли, а человек в белом халате быстро сказал:
– Аминазин, скорее!
– Вы были там, – в отчаянии кричал Костя, пытаясь приподнять голову, но слова глохли в подушке, лицом в которую его уткнул санитар. Из глаз потекли слезы.
– Константин, вы бредите. Сейчас вам сделают укол, и станет легче. Меня зовут Владимир Николаевич, я заведующий отделением и ваш лечащий врач.
Все тот же голос, спокойный, размеренный, все то же лицо. Это был он! Он! Следователь, который приходил в Костину квартиру. Сомнений не было. Все Костины планы держать лицо и вести себя спокойно исчезли в один миг. Он видел этого человека перед собой и понимал, что с ним творят нечто страшное, чему он никак не может помешать. Сквозь пелену слез и ткань наволочки, Костя заметил подбежавшую к якобы врачу медсестру со шприцем. Он попытался вырваться, но санитар лишь сильнее прижал его к кровати, надавив коленом на спину. Медсестра ловко приподняла ткань рубашки, освободив голую кожу, и Костя почувствовал болезненный укол. Уже через несколько секунд все поплыло перед глазами. И это было лишь началом кошмара.
***
Дни сменяли друг друга, но сколько их прошло точно, Костя уже не мог сосчитать. Иногда просыпался – темнота и горит ночник, иногда – солнечный день. Изредка его будил шум дождя, но чаще медсестры, приносившие еду в палату или делавшие ему очередной укол. Он даже не пытался запомнить, как их зовут. Лишь одно лицо пробивалось сквозь его затуманенную память. Приходил этот психиатр/следователь/мошенник. Всегда в белом халате. Несколько раз в компании с другими врачами, говорил им, что улучшений нет. Что начались новые галлюцинации. Что лишь лекарства помогают избегать проявлений агрессии. Будто в тумане Костя подписывал документы. Потом уже узнал, что это было согласие на лечение. Зачем? Не было сил сопротивляться. Где-то на остатках сознания он понимал, что ставить подпись нельзя, но тело не слушалось, а рука безвольно выводила закорючки. Говорят, что надо лечиться – значит лечиться. Он мыслил, слышал, но эмоций не было. Совсем. Слова доходили будто через стенку. А еще его часто тошнило. Он поднимался с постели и не мог сделать и пары шагов, чтобы не почувствовать рвотный позыв. Нередко и до туалета добраться не удавалось, и очередная безликая медсестра злобно смотрела на него, помогая сменить белье.