Выхожу на балкон с колонкой. Мне хочется, выдать идеально каждую ноту. Закрываю глаза на минуту, проигрывая мелодию в голове. А потом начинаю играть ее заново, уже касаясь смычком струн.
Звук неожиданно пронзает и захватывает, разносясь далеко в пространство. Я забываю с какой целью я это делаю, просто погружаясь в процесс. И не открывая глаз, позволяю тактильной памяти воспроизводить мелодию.
Это красиво… Я уже забыл, насколько это красиво.
В груди словно вибрирует камертон, извлекая из меня давно атрофированные чувства. В какой-то момент они мне показались слишком… уязвляющими. И я бросил скрипку. А теперь кайфую от давно забытой тонкой чувственности.
На последней ноте открываю глаза.
Динка…
Застыв, смотрит на меня своими огромными глазами. Так-то, Кузнечик… Я не бездарность.
Слышу сзади, в комнате всхлипы. Растерянно залетаю в комнату.
— Серафима!
Схватившись за сердце стоит в дверях.
— Дед! — кричу я испуганно, усаживая ее на кровать.
Слышу, как он торопливо поднимается по лестнице. Наливаю Серафиме воды из графина. Ее губы неестественно синие.
— Скорую?
Отрицательно качает головой.
— Ты так чудесно играл…
— Я выкину ее нахрен! — потрясывает меня.
Дед, поднявшись, трясущимися руками ищет в нагрудном кармане таблетки от сердца. Вырубаю быстро плазму. Там какая-то обнаженная непотребщина из новой игрухи.
— Может, скорую, Фима.
— Да все хорошо! — отмахивается она.
После того, как дед уводит Серафиму меня еще долго колбасит.
Ладно! Все нормально… Женщины просто чувствительны к этой мелодии. На концертах мамы постоянно рыдали!
Ставлю звук на минимум, чтобы слышал только я. И лежа, глядя в потолок играю еще что-то… Соскучился. За окном темнеет. Убираю скрипку в футляр. И только после этого понимаю, что практически окоченел. Дверь на балкон так и осталась открыта.
Закрываю, иду в горячий душ. В голову лезут картинки с Динкой. Но хрен тебе, зараза! И я пытаюсь переключиться на кого угодно, чтобы только не думать о ней. Не получается. Тогда — Ася! Это всегда работало. Но в этот раз… Переключиться на мысли об Асе не получается. В голове только Динка. Какая-то она… вкусная. Остро-сладкая. Как мой любимый соус — чили с ананасом. Вот выделяется на нее слюна и хоть тресни!
И хочется мне ее очень! Не столько физически, как ее внимания, признания, одобрения, вдруг доходит до меня. Вот, скормить ей насильно «десерт» хочется, и сожрать в ответ ее эмоции. Какие бы ни были.
«Штирлиц, это провал!».
— Нет… Нет… Нет… — ритмично стучусь лбом о прозрачную стенку душевой. — Ты не нравишься мне, Царева. Я тебя не хочу! Ты просто хорошо двигаешься. И все!