Вчера вечером и сегодня ее не было даже в столовой. А последний раз, когда была, села не к нам, а к Воронину.
Почему?
Я чувствую — почему. Но сформулировать не получается. Это сложно. Динка сложная. И мы снова выясняем у кого из нас круче Фаберже. Походу, я опять проигрываю. Но я не знаю, как в этой ситуации выиграть. И пока не определился, заставляю себя врастать в пол каждый раз, когда есть возможность подойти к ней или заговорить.
— Паш, — подходит один из золотых, снижает голос и многозначительно играет бровями: — Там Царева безутешно рыдает… Сделай уже нам выигрыш. Чего вы расслабились-то? — переводит взгляд на меня. — Скучно!
В смысле — рыдает?
Застываю.
— Где? — замирает Пашин взгляд.
— На скамейке, за административным.
— А что случилось?
— А я не спрашивал. Сорвись, утешь!
Первый мой рефлекс — сорваться самому. Ну, потому что «рыдает», а это, я не знаю, руку ей оторвало, что ли? Что должно случится, чтобы рыдала Царева?
Адреналин неожиданно обрушивается на меня, разгоняя сердце. Зашибись… И только протест к этой своей новой зависимости заставляет меня опять удержаться на месте.
Второй порыв — просить Асю и девочек, чтобы они нашли ее, и…
Но это не есть хорошо тоже, каждый раз эксплуатировать их. Они не откажут. Но это ложь самому себе. Потребность вмешаться — она же моя.
Смотрю в удаляющуюся в сторону раздевалки спины Воронина. Сэм толкает в плечо.
— Не тупи.
— А если я не хочу?
— Тогда не бегай потом за Агнией, чтобы она решала твои проблемы.
Киваю. Справедливо.
— Они на меня ставят, — морщась признаюсь Решетову.
Улыбается недобро.
— Это карма, Раф. Дерьмовое чувство, да?
— Да.
— Так, ты идешь? Или ждешь пока Воронин вперед тебя сделает ход?
— Иду… — вздыхаю я.
Ну мало ли, может там реально что-то жесткое. Не может Динка на пустом месте рыдать. Это ведь уважительная причина, да? Уже как-то сжился с ролью хранителя. Сколько еще придумаешь оправданий, ангел?
Забираю с трибуны свою олимпийку и, ускоряя шаг, иду к Дине прямо в шортах.
Реально рыдает. Беззвучно. Капюшон натянут так, что скрывает глаза, но по щекам крокодильи слезы. Шмыгает носом. Хрупкие плечи вздрагивают. Подтянув ноги на лавочку, обнимает свой рюкзак. Гладит его тонкими пальчиками, как замерзшую зверюшку. Сажусь рядом.
— Что случилось? — цежу я, пытаясь скрыть раздрай от ее слез.
Руки, ноги, слава богу, на месте.
Молчит.
— Дин, ну?
Срываю с нее капюшон, разворачиваю за плечи к себе.
— М-м-мяч… — всхлипывает она.
— Чего?
Достает из рюкзака свой гимнастический мяч. Он проколот, сдут.
— Ерунда! — выдыхаю я, ведя пальцем по разрезу. — Давай, закажу другой.