Качает убито головой.
— Почему?
— Очень дорого и долго. Такие только под заказ. Материал, балансировка… покрытие…
Рвано вздыхает.
— Индивидуально все. Нельзя просто купить. Это как концерт на незнакомой скрипке играть. Невозможно сыграть чисто. Я три года с ним…
— М. Сочувствую.
Да, за свою скрипку бы я порвал. И точно не вышел бы с незнакомой позориться.
— Не реви.
— Выступление через два часа.
— Черт! Давай купим самый хороший, который можно достать.
— Нет.
— Почему?
— Потому что… — сглатывает. — Я сильно набрала вес. Едва справляюсь с собственным балансом. И вся концентрация на это. Если еще и предмет будет не идеален, не привычен, то все.
— Где ты там набрала? — закатываю я глаза.
Опять не ест, значит. Понятно. Рисую по сдувшемуся мячу пальцем. Он такой необычный, липкий каучук.
— Гала, да?
Пожимает плечами.
— А я предупреждал.
Не выношу беспомощность. Но сейчас чувствую себя очень беспомощно. Такое не разрулить по щелчку пальцев. А мне хочется! Очень хочется разрулить. Как никогда. Хочется побыть для Динки богом? Восхищения? Благодарности? Признания?
Да!!!
Но. Я бессилен здесь. И, наверное, любой другой бы уговаривал ее выступить с обычным мячом. Но только не я. Лучше вообще не выходить на сцену, чем облажаться.
— Отменяй.
— Как?!
— Так. Симулируй что-нибудь. Какую-нибудь уважительную причину.
— У Беллы одна уважительная причина — смерть!
А вот и Воронин. Бросив на меня раздраженный взгляд, останавливается в нескольких метрах от нас.
— Давай, Дина, лучше отменить за два часа, чем за десять минут, когда люди уже приехали. Иди к медсестре, и качественно там умирай.
Тяжелый глубокий вздох. Засовывает сдутый мяч в рюкзак.
— Во сколько обойдется новый?
— Не знаю. Тысяч триста…
Прилично.
— Где его проткнули?
— В спортзале. Оставила рюкзак.
На рюкзаке тоже аккуратный разрез.
— Там две камеры. Идешь к охраннику. Объясняешь ситуацию. Пусть ищет кто. Школа взыщет ущерб.
Но сбежать в медпункт Дина не успевает, у дверей ее перехватывает фрау. Я дергаюсь, наблюдая за их разговором. Не слышу, но ощущение такое, словно фашист орет на немецком на военнопленного и угрожает ему. Газовой печью, не меньше. Динка равнодушно хлопает заплаканными глазами, исподлобья глядя на нее. А пальцы очень уязвимо сжимают рюкзак, держа его как щит. Мой камень в солнечном сплетении утяжеляется.
— Чего случилось-то? — подходит ко мне Паша.
— Ты не поймешь.
— Чего это?
Фрау выхватывает этот рюкзак из Динкиных рук. Мои губы дергаются в оскале. Неконтролируемо.
— Что за тетка?
— Тренер.
— А чего орет?
Охренела потому что!
Ответить я не успеваю. Фрау, агрессивно стуча каблуками, идет в сторону стоянки. Динка делает несколько шагов следом. Притормаживает. Кладет ладонь на ствол дерева и оседает, падая навзничь на газон.