Ульянов, Владимир Ильич, направлялся на пролётке на работу. Сегодня должен был быть его первый рабочий день, как исправляющего должность товарища премьер-министра, в правительстве Савы Морозова. Ульянов уже встречался со своим непосредственным руководителем. Который одновременно, и руководил правительством, и, в качестве члена регентского совета, руководил страной. И выглядевшим, по правде сказать, крайне неважно. А весьма, и весьма болезненно. Который, при этом, прямо сказал Ульянову, что его должность не будет синекурой[220]. Работать придётся много и плодотворно, а премьер-министр, возложит на господина Ульянова большую ответственность. Направив его курировать процесс государственных преобразований. И вот это должен был быть первый рабочий день. Но внезапно впереди послышался шум, а пролётка остановилась. И Ульянов, привстав, посмотрел вперёд. По перекрёстку двигалась какая-то большая колонна под бело-жёлто-чёрными флагами[221], с большим количеством икон возвышающих над толпой крестов. Да и в толпе одетых скорее, как мастеровые, приказчики и мелкие чиновники людей, мелькали одеяния священнослужителей. Пусть и не высокого ранга.
– Кто это? – только и произнёс Ульянов, еще не полностью разбираясь в политической жизни, вздыбленной на дыбы России.
– Чёрная сотня, барин, – только и ответил кучер, ожидая прохода шествия.
– А что они хотят, любезный? – снова поинтересовался Ульянов, опускаясь назад на сидение экипажа.
– Да вестимо что, барин, – ответил извозчик, – Говорят, что им нужен настоящий царь. Ну и хотят духовности, соборности, народности, чтобы всё было как прежде. Что ежли, не пришёл в церковь на заутреннюю, так подношение священнику дай, дабы он тебя полиции не сдал. Что бы значиться благодать, что раньше, при дедах была, вернулась. Когда пороли. Дабы вернуть естественное чувство ранга у народа, как они говорят. Дабы у крестьян было чувство почтения и трепета. Для чего их должны снова пороть.
– А что сейчас пороть перестали?
– Да, как государь, долгие ему лета, – при этих словах извозчик перекрестился, – Порку отменил, для мужиков, так значит и не порют больше.
– Так значит, вы любезный, за государя Николая Александровича? – снова поинтересовался Ульянов. На что извозчик, косо глянув на ездока из-под нахмуренных бровей и сам спросил:
– А вы пошто, барин, спрашиваете? Неужто, тоже, за князя Владимира, будите? А не за мужицкого царя.
– Что вы, что вы любезный, я сейчас к Савве Тимофеевичу направляюсь. Дабы испросить, что мне делать должно, – улыбнулся в ответ Ульянов, и сам спросил, – А что государь отныне крестьянский царь?