На секунду Жене показалось, что она не в восемнадцатом веке, а где-то в кафе, во вполне двадцать первом, слушает о страданиях подруги.
Только это не подруга. И не кафе.
– Значит, слухи о маркизе правдивы? – решила уточнить Женя.
Кухарка как-то встрепенулась и посмотрела на нее тревожно.
– Какие именно слухи, госпожа?
– Ну… – протянула Женя, – что он околдовывает дев и лишает их невинности. Или чего там можно лишить?
– Никого он не околдовывает, – резко заявила служанка. – Разве можно винить цветок в красоте? Так и наш господин. Бог одарил его талантами. Разве можно за это винить?
Такая самоотверженность, наряду с какой-то неуместной болтливостью показалась странной. Словно женщина либо предана маркизу до мозга костей, либо и правда очарована.
– Понятно, – сказала Женя, хотя в действительно ничего не понятно.
Ручка маленькой дверки, из который выходила кухарка, со скрипом опустилась, створка распахнулась, и в кухню спиной ввалилась крепкотелая женщина в коричневом платье и чепце. Она что-то усердно тащила, кряхтя и пыхтя, как барсук.
Кухарка резко обернулась, а крепкотелая женщина, все еще оставаясь спиной, проговорила зычно:
– Берта, раскопыть тебя в телегу, хватит языком молоть! Мозоль натрешь. Иди помоги.
Кухарка, которая, видимо и есть Берта, недовольно ворча, поднялась и прошкрябала к вошедшей.
– Чего приволокла? – спросила она.
– Тыквы, – ответила крепкотелая. – Урожай собираем. Несколько обозов получилось. Основное на продажу в город, а эти, самые спелые, господину. Он любит тыквенное всякое.
Кухарка наклонилась, оттопырив необъятный зад, и постучала по чему-то. Раздался глухой звук, она выпрямилась и, чуть отойдя, проговорила:
– А чего сама перла? Тыквы вон, какие. Ладные, большие.
– Чего я, сама не допру что ли? – отмахнулась крепкотелая. – До дома на телеге, а до двери на мешке. Чай не хрустальная, не рассыплюсь.
Она провела массивной ладонью по чепцу, чуть сдвинув его назад, и развернулась.
Женя ухватилась за край стола, чтобы не упасть.
– Лилибет! – выдохнула она, округлив глаза.
Крепкотелая тоже вытаращилась и застыла с раскрытым ртом, как рыба. Кухарка переводила недоуменный взгляд с одной на другую, потом осторожно проговорила:
– Вы что ж, знакомы?
– М… – протянула Лилибет растерянно.
Жене вдруг ярко вспомнилась картина, где братец Лилибет роется в ее вещах, и стало очень не по себе от того, что он мог рассказать ей обо всем, что там увидел. Но еще хуже было то, что эта фермерша вхожа в дом маркиза, который и так чрезмерно подозрительный.
Но сейчас отступать оказалось некуда, поэтому решила идти ва-банк, чтобы выяснить всё и сразу.