Когда я была заперта в этом черном ящике, мне казалось, что я знаю, что такое страх. Там было темно и тесно, и я обмочилась.
Но это было далеко не то, что я испытываю сейчас. Страх превратился в высокого темноволосого незнакомца с ужасающими серыми глазами и смертоносным оружием.
Я изо всех сил стараюсь не обращать внимания на зрителей, как всегда, но это почти невозможно, когда я знаю, что он там, наблюдает, размышляет, выжидает, пока не решит наброситься на меня.
Я никогда не обращаю внимания на зрителей, потому что они мешают моему выступлению и моей интерпретации эмоций персонажа. Я смотрю на них только тогда, когда заканчиваю, и все будет кончено.
Сейчас все по-другому.
Теперь я чувствую, как его напряженные холодные глаза пронзают меня и заглядывают в мою голову. В каком-то смысле мне кажется, что все остальные исчезли, и он – единственное присутствие, которое я могу ощутить. Единственный человек, который наблюдает за мной. Точно так же, как Альбрехт наблюдал за Жизелью в тот день и влюбился в нее.
От этой мысли у меня мурашки бегут по коже, но ноги не дрожат. Я больше не теряю равновесия. Во всяком случае, я становлюсь единым целым с музыкой и, как сказала Стефани, позволяю Жизель взять надо мной верх. Я позволила ей быть наивной дурочкой, которая танцует в лесу. Единственная разница в том, что я прекрасно знаю, кто за мной наблюдает, более чем осознаю. Я знаю, что его глаза следят за каждым моим движением.
Вместо того чтобы удерживать меня, эта мысль позволяет мне полностью отпустить. Я свободно падаю, как перышко, без костей и подвешенная к физической реальности моего тела.
Я стою на пуантах дольше, чем указано в хореографии, и даю свое выступление года. Я даже не знаю, что на меня нашло. Дело в том, что это может быть мой последний танец? Или я хочу показать ему свою страсть к тому, что я делаю, надеясь, что он смилостивится и отпустит меня?
В любом случае, я не останавливаюсь и не сдерживаюсь. Я выкладываюсь на полную, напрягая мышцы до предела.
Закончив, я стою на четвертом месте, переводя дыхание. Раздаются аплодисменты Филиппа, и я немедленно возвращаюсь в настоящее. Чары рассеиваются, мир и люди просачиваются обратно с симфонией звуков и болтовни. По какой-то странной причине я скучаю по тому состоянию, в котором была только я. Я оборачиваюсь и вижу режиссера, готового обнять меня.
– Браво, дорогая! Это моя Лия, – он показывает на свое предплечье. – У меня от тебя мурашки по коже.
– Спасибо, – бормочу я.
Стефани гладит меня по руке.
– Ты стала с ней одним целым, не так ли?