— По сети заказал. Круглосуточная доставка — утром они вообще очень быстро привозят. И всякие мыльные принадлежности тоже, — он, наконец, улыбнулся. — Я уберу потом весь мусор!
— Какая активность с утра, — мурлыкнула Марина, обнимая его и целуя в предусмотрительно гладко выбритую щеку. Почему-то после его слов и поступков ей вспомнился старый анекдот: «Ну, теперь ты мой!», и она как-то моментально перестала сомневаться и в нем, и в себе.
— Спасибо, — шепнула она, с удовольствием обнимая сильные плечи под тонкой рубашкой. — И не только за завтрак. Но ты же хотел утром уехать?
— Успею, — легко ответил Илья. — Значит, приеду к началу.
— Я плохо на тебя влияю? — на всякий случай уточнила Марина.
— А давно пора кому-то было повлиять, — подхватил он ее тон. Потом, немного помедлив, сказал уже серьезнее:
— Я же не могу жить без сложностей… Я боялся тебя испугать — своим напором, если ты этого не ожидала, старыми проблемами, которые вылезут в самый неподходящий момент, и у нас с тобой все получается не так, как с другими. Знаю, что сравнивать нельзя, но все не так, как было с моими самыми долгими отношениями, и вообще не стоит говорить о каких-то коротких встречах, что были до и после. Впрочем, о том, что было после моего возвращения, лучше вообще не вспоминать — только пачкать…
— Так все плохо было? — хотя Марина многого и не знала, потому что Илья наивно надеялся рассказать свое прошлое вообще в двух словах, но, в итоге, рассказ получился длиннее, хотя подробности он старательно опускал. Она подозревала, что причины этой скрытности были совсем нехорошими, хотя и не могла бы объяснить, почему так думает — пресловутая женская интуиция ли тому причиной, или это интуиция влюбленного человека, который как-то ухитряется ловить эмоции своей второй половинки.
— Если говорить честно, то попеременно я прошел несколько стадий, ни одна из которых мне не нравилась, и я даже не знаю, в каком состоянии было бы страшнее остаться — ненависти, презрения, или тогда, когда мне просто стало все равно — все чувства замерзли; у меня есть деньги и возможность покупать себе удовлетворение желаний — так почему бы и нет, это, по крайней мере, честно. Даже тех, кто был мне дорог, и кто мог бы меня выслушать и помочь, хотя бы советом, я уже не мог и не хотел беспокоить — сколько можно! У них должна быть своя жизнь, а у меня — своя.
Илья не смог сказать ей еще об одной вещи — о страхе. В этом он не готов был признаться ни любимой девушке, ни кому-либо другому. Об этом знала Анита, знали или подозревали Крис и Эмиль. Впрочем, Крис-то точно знал. Достаточно вспомнить, что Илья тогда чувствовал себя как в клетке, в которую снова заходит более сильный зверь, и тебя либо убьют, либо ты униженно вымолишь себе жизнь, и будешь делать все, что прикажут. Ужас — это его первое осмысленное чувство на Венге после того, как он снова начал себя осознавать. Ужас, практически неконтролируемый — и хорошо, что ему в голову тогда не пришло просто покончить с собой — не успел задуматься над этим. Со своими спасителями он никогда не рассчитается — за такие поступки платят не деньгами.