— Дай пройти.
Игорь с неохотой отходит в сторону, задевает рукой, пытаясь удержать.
— И не трогай меня.
Молчит, ведет подбородком, но отпускает, скрипя зубами. А мне так обидно и больно снова. Никто из них не спросил, как я жила, что со мной было, как я себя чувствую, тяжело ли мне.
Они оба волнуются о себе, задают вопросы, подозревают, хотят услышать ответы, а потом, сказав что-то обидное, свалят в закат, точнее, в рассвет.
Никто не подумал, что это их ребенок, что противозачаточные не стопроцентная гарантия и забеременеть можно легко.
Хлопнула дверью своей комнаты, жаль, нет замка, так бы закрылась. Выключила свет, легла под одеяло, тяжело вздохнула, снова погладила животик.
Пусть катятся к чертям. Прости, малыш, нехорошо так про папочек, но они это заслужили. Может, они посидят да уйдут, и Семён с ними не столкнется? Но на самом деле поймала себя на ощущении защищенности, пока они рядом, пусть хоть так, за стеной, но живы и здоровы.
Думала, не засну, но, как только закрыла глаза, мгновенно провалилась в черноту. Организм включил защитную реакцию, избавляя от стресса. Было так странно, словно я плыла в невесомости, а где-то плакал ребенок.
Проснулась, на грудь что-то давит, горячее и тяжелое, испуганно открыла глаза, очень темно. Мужская рука, громкое дыхание, слева на боку Артём, справа — Громов.
Прикусила губу, поправила футболку, сердце забилось чаще, глупое такое. Мотыльки встрепенулись, те совсем ненормальные.
— Птичка, — тихий шепот Артёма по коже мурашки, вздрогнула. Он ведет пальцами, до плеча. — Я тут лежу, разглядываю тебя, а руки сами чешутся потрогать. Ничего не хочешь сказать?
— Что именно? — мой тихий шепот.
— Сама знаешь.
— Не знаю.
— Тебе не идет быть дурочкой.
— Совсем не идет?
— Абсолютно.
Диалог умалишенных, каждый знает, к чему он ведет, но упорно не говорит об этом. Поворачиваюсь к Шульгину ложась на бок, глаза привыкли к темноте, вглядываюсь в лицо.
— Я пиздец как скучал по тебе.
Задерживаю дыхание, как перед прыжком на глубину.
Не дает ничего ответить, резко тянет за шею, целует, губы сухие, горячие, и он весь сам словно горит огнем, обжигая им меня. Задыхаюсь и не могу надышаться одновременно, громкий стон, тело вибрирует, вкус алкоголя на его языке бьет по рецепторам.
Он на самом деле словно голодный, больно сдавливает шею, притягивая к себе еще больше, упираюсь руками в грудь. Отрывается также резко, часто дышит, прислонившись лбом к моему.
— Скажи, птичка, не заставляй вытягивать каждое слово.
— Что?
— Чей ребенок?
— Не знаю, — совершенно искренний и правдивый ответ.