– Как именно это произошло? – цепенея от странных ощущений, прошептала я.
Все вокруг начало казаться ненастоящим. Музыка – слишком механической, краски – раздражающе яркими, а люди, глазеющие на нас, – карикатурно-бумажными. Как будто меня поместили в настольную игру и заставили играть.
– Его заколотили в деревянном сарае и пообещали оставить в живых жену и дочку, если он убьет себя сам, – далекий голос Петра эхом звучал в моей голове.
– И он сделал это? – содрогаясь от холода, спросила я. Дом Каина перестал казаться мне стильным и надежным. Его стены могли разрушиться, как карточный домик, в любой момент.
– Да, – безжалостно ответил Петр.
И если бы не крепкие руки, державшие меня в стальных объятиях, я бы сломанной куклой рухнула на пол.
– Но почему? – пробормотала я, двигаясь под музыку, как заведенная. Раз-два-три… Раз-два-три…
Прадед ведь мог взорвать к чертовой матери этот сарай и взмахом руки убить каждого, кто угрожал его семье. В моих жилах текла его кровь, и я чувствовала эту спящую силу. Одной тлеющей спички было бы достаточно, чтобы разбудить чудовище.
– Он любил людей и всегда защищал их от самих себя, как неразумных детей. К тому же его жена была человеком. Он посчитал, что так будет лучше для нее, – прикрыл веки Судья, и я заметила голубые жилы, просвечивающие сквозь тонкую, как пергамент, кожу. Петр был не просто старым, он был редким фолиантом, одно существование которого вносило в этот мир гармонию и равновесие.
– Что стало с его женой и дочкой? – не узнала я собственного голоса.
Бабушку и дедушку по маминой линии я никогда не видела и в детстве не задавалась вопросом, где они. Мне было достаточно лучшего в мире деда. А повзрослев, я случайно узнала от него, что родители моей мамы жили в Америке и погибли при пожаре незадолго до моего рождения.
– Они бежали в Ленинград. Твоя прабабка не пережила блокады, а ее дочка выжила и стала светилом советской хирургии.
Почему я не знала всего этого?!
– Моя бабушка тоже была блудом? – музыка уже давно сменилась на другую, и мы с Петром просто стояли напротив друг друга на небольшом пятачке, скрытом от посторонних глаз.
– Она была очень сильной полукровкой, – Петр смотрел на меня своими нереально синими глазами, и я чувствовала себя крохотной песчинкой перед бескрайним океаном.
– А моя мать?
В памяти всплыла старая фотография худенькой блондинки с огромными глазами-блюдцами, нежно улыбающейся кому-то за кадром.
– Я не был знаком с твоей матерью, – покачал головой Петр. – Но знаю, что у нее не было никаких генетических отклонений. Она была обычным человеком.