Отпустив меня, он слетел с койки и приоткрыл люк в полу, выглянув наружу.
— Да, точно, на гравийку из дебрей вылезли, — подтвердил он, широко улыбнувшись. — Ну все, еще чуток — и дома! Ко мне завалимся, в ванну бухнемся, отмокнем, отмоемся, пиццы закажем. В холодильнике пивко дожидается. Будем пару дней трахаться, жрать, спать и опять трахаться, а потом усвистим к морюшку, но по дороге опять же будем трахаться. Как тебе план?
Ответить я не успела, потому как наш транспорт затормозил и я скорчила Антону страшную рожу, прошипев: “Гоп не говори”. Он же распахнул люк до конца, метнулся за ружьем, шепнув мне: “Обулась и приготовилась!”
Я беспрекословно послушалась, торопливо напялив свои говнодавы и неотрывно глядя на него. Каверин лег на живот у люка, чуть высунув в него голову и к чему-то прислушиваясь. Присоединилась к нему и принялась, хмурясь от напряжения, ловить глухое бу-бу-бу как минимум двух мужских голосов, сквозь шум незаглушенного двигателя.
— Я иду первым, — прошептал Антон. — Если все норм — свистну. Сразу ломимся на обочину в кушири, поняла? Стараемся тихо, но как уж пойдет. В темноте хрен нас выцелят, но если бежать придется, то старайся чаще вилять между деревьями. На меня не смотри, беги … — Я резко вдохнула, но он грубо оборвал: — Захлопнись, Лись! Я буду сзади, не потеряю, поняла?
— Только попробуй соврать! — прищурилась я на него злобно, но в ответ только схлопотала краткий поцелуй в нос.
Еще минут десять прошло в напряженном ожидании, и у меня вся спина и задница за это время холодным потом покрылись. А потом я различила хруст тяжелых приближающихся шагов по гравию, и перед глазами потемнело от страха. Бум! — глухой удар по металлу, и я чуть до потолка не взвилась, завизжав истерично.
— Молодежь, все нормально, — раздался негромкий голос Ильи. — Едем дальше.
И он снова захрустел ботинками по гравию, на этот раз удаляясь.
— Еще раз так — и я реально припозорюсь, и штаны менять придется, — фыркнул Каверин после облегченного выдоха.
А уж обо мне-то что говорить. Я перевернулась на спину около люка и раскинула руки, отпуская дикое, оказывается, напряжение под опять начавшееся покачивание вагончика. И вот тут-то и накрыло по-настоящему. Новый взрывной “бум!”, но только теперь исключительно у меня в мозгах. Как же это страшно, просто адски, невыносимо, до остановки сердца и дыхания, бояться не за себя. Это… я такое не тяну. Не знаю, как вообще такое можно потянуть. Я не знаю, зачем пытаться это уметь. Мой выход всегда был бежать. В одиночку, без оглядки, сожалений, не взваливая на себя ничего. Ни привязанностей, ни лишнего барахла, ни страхов за других, ни сожалений о потере чего-то или кого-то. Вот привязалась к Корнилову, и что получила в итоге? Боль. К Камневым вон тоже, и уходить было — как в кишках ножом ковыряться. А теперь этот вот… мажор. Боюсь за него. Зачем? И понимание это гадское, что без него не побежала бы. Ни тогда от бандюков, ни в лесу, ни сейчас. Ну вот и как такое западло со мной приключилось?